Автобус прибыл на Соборную улицу, что в самом центре Волынска. Хлыстов выбрался из автобуса, размял засиделые ноги, прогулочным шагом направился в сторону площади Короленко. Прошёл мимо старинного каменного здания, в котором во время недавней войны размещался гауляйтер Эрих Кох. Завернул за угол.
Октябрь. Вокруг расцветает поэзия зрелого бабьего лета: бушующая гармония злато-червоно-багряных красок, шелковистая прохлада, трепетными потоками восходящая в голубые небеса, бархатисто-дремотная благодать покоя…
Там, за углом, распустил свои осенние букеты небольшой уютный парк с крохотным озерцом. Он-то и есть цель очередного Хлыстова «загула». Юноша расселся поуютней на комфортной садовой скамейке, вытянул длинные ноги, задумался.
Только с виду Григорий сейчас такой сонно-мирный. На самом деле – полоумный. То его съедает грусть-печаль, меланхолия. То костёр юношеской пылкости вспыхивает в груди. Тогда в голове господствуют сплошные восклицания:
«Свободный человек! Свобода! На краю пропасти! В упоении! Битники – вот класс! Мощно! Прогресс, не наш отстой! Никто никому не раб! Сам себе господин! Воля вольная! Ничего, никого не боятся! Даже смерти».
Да, такой вот уж закономерный результат эволюции юноши Хлыстова. Все метания его – от многознания, которое случается, как врождённый порок сердца. Сначала сказки, фантастика, приключения, рыцарские романы, поэзия «золотого», «серебряного», «стального» веков… Проглочена многотомная западная классика. Всякие там Золя, Бальзаки, Диккенсы, Драйзеры, Теккереи… Отечественная классика – Толстые, Достоевские, Чеховы – конечно же, но в рамках школьной программы. На всех таких классиков всегда в наличии есть доступные библиотеки. Даже здесь, в Забродове, вполне себе пристойная, районная.
«Тлетворное» влияние все той же западной литературы, да и всей западной культуры, мало-помалу разъедает незрелую натуру советского комсомольца. Во что же вылилось всё это влияние на юного Хлыстова? Да вот в эти три кита: в три книжки, купленные в Забродове в тесной книжной лавчонке. Как в золотой слиток, каждая из них отлилась в великую для Хлыстова ценность! Он теперь старается всегда держать их при себе: «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, «Луна и грош» Моэма, «Старик и море» Хемингуэя. Три кита, которые держат весь неземной мир Хлыстова, а именно: опасный образ упорного, цепкого бунтаря-одиночки. «Это моё!» – с радостным возбуждением восклицает Григорий, читая и перечитывая эти вредоносные книжонки. А почему? Потому что всякий раз при встрече с ними по-новому звучат самые потаённые струны, раскатисто кричат из самой сердцевины души звуки босоногого детства. Да-да, самая упоительная музыка – это музыка безграничной свободы, вышедшая из детства! Что-то в таком духе бродит, вскипая, в подсознании Хлыстова, когда сидит он сейчас в ласковой полудрёме на парковой лавочке, вытянув вперёд длинные ноги.