1
Открылось небо. Лучи солнца раскинулись вширь, едва протиснувшись сквозь густую пелену цементной хляби. Засветились серые улочки уездного городка Забродово, сплошь покрытые налётом цементной пыли, порождённой ядовитым дыханием близлежащего цементного комбината. Зашевелилась, наводнилась, засуетилась в них жизнь. Юный Хлыстов в этот ранний час рвётся отсюда, бежит в большой город, в губернский центр Волынск, где в его мечтах во всю силу сияет чистое осеннее небо, грудь полнится свежим кислородом, а сердце хмелеет загулом.
Григорию Хлыстову скоро восемнадцать. Возраст закипания котла. Может и крышка слететь… Сегодня с утра Григорию откровенно не по себе. Всё вокруг раздражает: учебники, яичница, не выглаженная заранее рубашка. В груди горит, под ложечкой сосёт, по телу гуляет злая дрожь. Когда в конце концов стал собираться в школу, понял, что опоздал. Родители уже на работе, пасти его некому, решение не заставило себя ждать. Сунул в сумку вместо учебников и тетрадей три любимые книжки, блокнот для записей, авторучку и… был таков.
Звучит звонок далеко не первого урока, а юный гуляка, он же – ученик выпускного класса, славно мчит вдаль на междугороднем автобусе, позабыв и думать о школе, о своих обязанностях. Ему дышится всё вольнее и вольнее. Юный Хлыстов так регулярно и откровенно сачкует, что, даже к собственному изумлению, всё ещё остаётся отличником. Радует, что ни родителям, ни учителям от него многого не нужно – лишь бы не дерзил на уроках, получал бы свои отличные отметки и не завлекал одноклассников в дебри своих авантюр.
Школьную жизнь здесь, в Забродове, Хлыстов воспринимает, как прохожий: отстранённо. Так уж случилось, что родителей-врачей распределили по советским нормативам – в Забродовскую райбольницу. Радужные перспективы у отца на кафедре отоларингологии в мединституте, а у матери в областной больнице пошли прахом. Семья Хлыстовых перебралась в цементно-железнодорожную дыру из Подолицы – старинного города с более чем 500-летней историей и культурой. Там, в большом областном центре, полном вишнёвых и черешневых садов, уютном для проживания и просторном для души, остались дорогие друзья детства, одна из самых продвинутых школ, где Григорий получал достойный по тем временам уровень образования. А ещё вишнёвый сад на окраине, где гнездилась мазаная, но обложенная кирпичом крохотная двухкомнатная хатка, в которой вырос Григорий. Сначала семья Хлыстовых здесь, в этой тьмутаракани, жила в условиях, «приближенных к фронтовым»: все вместе, как бы временно, обитали в одной комнатке без мебели, спали на матрацах, брошенных на пол. Потом, спустя пару месяцев, им всё же предоставили, всё так же временно, однокомнатную квартирку в оседающем набок бараке. Григорию же не оставалось ничего иного, как учиться в глухо-провинциальной школе, где от одних только образовательно-воспитательных стен можно было удавиться. Судьба! Вот так властно закрутила она, завихрила и зашвырнула Григория в глубоко зацементированное Забродово. Он, конечно, не знает, что ещё уготовит она ему здесь, в этом новом неуютном пространстве и времени. Знает только, что душой пребывает в условиях то ли уединённого одиночества в Забродове, то ли одинокого уединения в Волынске. Одно ясно: здесь – тоска, там – бегство от тоски!