– Держись, сынок, – шептал я, глядя на его осунувшееся лицо. – Мы ещё столько всего не сделали вместе. Помнишь, я обещал тебе поездку к морю этим летом? Ты любишь море. Всегда любил.
В последний день, перед самым концом, случилось нечто, что я до сих пор не могу объяснить. Валера вдруг посмотрел прямо на меня – не мимо, не сквозь, а именно на меня. И в его глазах было… понимание. Абсолютное, ясное понимание.
– Валерик? – прошептал я, сжимая его руку. – Ты слышишь меня?
Он не ответил. Но его пальцы слабо сжали мою ладонь. Всего на секунду. И я знал – он прощался.
Через час его не стало.
Пятнадцать лет я жил с этой потерей. Пятнадцать лет каждый день просыпался с мыслью, что не успел сказать ему главного. Не успел должным образом попросить прощения – так, чтобы знать наверняка, что он меня понял и, может быть, простил.
Я работал в том самом фонде, где когда-то встретил Анну. Помогал родителям детей с аутизмом. Рассказывал им свою историю, предостерегал от ошибок, которые совершил сам. Анна говорила, что я спас десятки семей от распада, сотни родителей – от отчаяния.
Но себя я спасти не мог.
Мне было семьдесят, когда сердце начало сдавать. Врачи качали головами, прописывали лекарства, советовали покой. Я принимал таблетки, но продолжал работать. А потом, однажды ночью, почувствовал резкую боль в груди.
Последнее, что я помню из той жизни – белый потолок больничной палаты и пронзительный писк кардиомонитора.
А потом я оказался в библиотеке…
И снова я – в душе своей
Тот тихий свет, что был живым…
Библиотека была огромной, с высокими потолками и бесконечными рядами книжных полок, уходящих вдаль. Сквозь витражные окна лился мягкий свет, не яркий, но достаточный, чтобы читать. Библиотека была огромной, с высокими потолками и бесконечными рядами книжных полок, уходящих вдаль. В воздухе висела та особенная тишина, которая бывает только в древних библиотеках – живая, дышащая, наполненная шёпотом страниц и мыслей. Каждый шаг по каменному полу, отполированному до блеска тысячами ног, рождал глубокое эхо, которое медленно растворялось под сводчатыми арками потолка.
Солнечные лучи, проникающие сквозь разноцветные витражи, расписывали пространство причудливыми узорами – пятна рубинового, сапфирового и янтарного света плавно скользили по стенам, когда солнце меняло своё положение. В этих переливающихся лучах танцевали мириады пылинок – крошечные светящиеся галактики, медленно плывущие в воздушных потоках. Их неспешное движение завораживало, словно тайная жизнь библиотеки становилась видимой лишь в этих мерцающих частицах. Просторный зал, казалось, существовал вне времени – его дальние углы тонули в мягком полумраке, а возраст выдавали лишь тёмные деревянные балки под потолком, покрытые резными узорами, да массивные канделябры, давно не зажигавшиеся, но сохранившие свое величие. Пол, выложенный серыми каменными плитами с едва различимым геометрическим орнаментом, местами был скрыт под старинными коврами глубоких, приглушенных оттенков. В центральной части зала располагался круглый читальный стол из темного дуба, окруженный высокими стульями с мягкими бархатными сиденьями, словно ожидающими своих посетителей из разных эпох.