После каждого такого случая я плакал. Запирался в ванной, чтобы Валера не видел, и рыдал от стыда и бессилия. А потом возвращался к нему, просил прощения, зная, что он вряд ли понимает мои слова, и клялся себе, что больше этого не повторится.
И всё повторялось снова.
В шестнадцать Валерий начал меняться. Что-то происходило с ним, какой-то внутренний сдвиг, который я не мог точно определить. Он стал спокойнее. Реже бывали приступы самоагрессии, когда он бился головой о стену или кусал собственные руки. Он начал больше смотреть на меня – не в глаза, но в мою сторону.
Однажды я поймал себя на мысли, что в эти моменты его взгляд кажется… осмысленным. Словно он действительно видит меня, а не просто смотрит сквозь.
– Ты ведь там, да? – спросил я его тихо. – Внутри. Ты всё понимаешь, просто не можешь сказать?
Он не ответил, конечно. Но мне показалось, что на долю секунды его взгляд стал более сфокусированным.
В восемнадцать мы начали посещать новый реабилитационный центр. Там работала Анна, молодой специалист по альтернативной коммуникации.
– Существуют разные способы общения помимо речи, – объяснила она мне. – Мы можем попробовать карточки PECS, жесты, специальные устройства…
Я скептически относился к этому. За пятнадцать лет я перепробовал столько методик, и ни одна не дала значительных результатов.
– Знаете, – сказала Анна, глядя на меня своими ясными глазами, – иногда нам кажется, что человек с аутизмом не понимает нас. Но часто проблема в том, что мы не понимаем его. Он общается, просто иначе, чем мы привыкли.
Я смотрел на Валерия, который методично выстраивал кубики по цвету – совсем как те карандаши много лет назад.
– Вы думаете, он… всё осознаёт? – спросил я, боясь поверить.
– Я думаю, что мы не можем знать наверняка, – ответила она. – Но я предпочитаю исходить из презумпции компетентности. То есть считать, что он понимает больше, чем может показать.
В тот вечер я долго не мог уснуть. Мысль о том, что все эти годы Валера мог осознавать происходящее… мог понимать мои срывы, мой гнев, мои жестокие слова и действия… Эта мысль была невыносимой.
Валере исполнилось тридцать пять, когда он заболел пневмонией. Обычная, казалось бы, болезнь, но его ослабленный организм не справился. Три недели в больнице, кислородная маска, антибиотики… Я не отходил от его постели, держал за руку, говорил с ним часами.