Я стоял посреди главного зала, ощущая странное спокойствие. Не было ни страха, ни замешательства – только ясность, какой я не испытывал уже много лет.
– Папа, – произнес кто-то за моей спиной.
Один-единственный слог, но в нем было столько всего. Я замер, боясь обернуться, боясь, что голос исчезнет, что это лишь игра воображения.
– Папа, – повторил голос. – Ты ведь пришел поговорить, правда?
Я медленно повернулся.
За столом сидел молодой мужчина с книгой в руках. Лицо его было незнакомым и в то же время я узнал его сразу. Это было лицо Валерия – лицо, которое я никогда не видел в жизни, но всегда представлял. Каким бы он был без аутизма, без страданий, без болезни.
– Валера? – мой голос дрогнул.
Он улыбнулся – свободной, открытой улыбкой, которую я не видел у него никогда. Аутизм украл у него эту улыбку, эти живые глаза, этот ясный взгляд.
– Да, папа. Это я.
Я шагнул к нему, но остановился. Столько вопросов, столько невысказанных слов…
– Это… правда ты? Ты… ты понимаешь меня? Ты говоришь?
Он кивнул.
– Здесь, да. Здесь я могу говорить. Могу быть собой, настоящим.
– Ты… – я почувствовал, как к горлу подступает комок. – Ты всё это время… там, при жизни… ты всё понимал?
Валерий отложил книгу в сторону и встал.
– Да, папа. Я всё понимал. Всегда. Просто не мог сказать. Не мог выразить. Представь, что ты заперт в комнате, видишь и слышишь всё через окно, но не можешь ни открыть дверь, ни крикнуть, чтобы тебя услышали.
Я закрыл лицо руками. Значит, все эти годы… каждый мой срыв, каждый удар, каждое жестокое слово…
– Прости меня, – выдавил я из себя. – Господи, прости меня. Я не знал… я думал…
Я почувствовал его руки на своих плечах. Легкое прикосновение, которого Валерий избегал при жизни.
– Я знаю, что ты думал, папа. И я давно простил тебя. За всё.
Я опустил руки и посмотрел ему в глаза. Теперь его взгляд был прямым, чистым – взгляд, которого я ждал тридцать пять лет. И в этом взгляде не было ни упрека, ни обиды – только понимание.
– Как? – прошептал я. – Как ты мог простить меня? Я должен был быть сильнее, должен был…
– Ты был всего лишь человеком, – мягко сказал Валерий. – Уставшим, измученным, одиноким. Ты нес эту ношу почти в одиночку после смерти мамы. И знаешь, что я видел гораздо чаще твоих срывов? Как ты обнимал меня. Как читал мне перед сном каждый вечер, даже когда я уже был взрослым. Как боролся за меня, возил на все эти процедуры и терапии. Как защищал от людей, которые смотрели на меня с отвращением или жалостью.