». Ниже – имя автора, заставившее Леона вздрогнуть:
Эмиль Чоран.
Философ бездны. От книги веяло сыростью подвала, ладаном и чем-то ещё – горьким, как полынь.
Леон осторожно перелистнул страницы. Они были не просто прочитаны – они были прожиты. Изучены до дыр. Но не чернильными пометками на полях. Здесь работал другой инструмент. Страницы испещрены мельчайшими проколами, словно кто-то вышивал по бумаге тончайшей, острой иглой. На просвет, против тусклого света лампы, эти проколы складывались в причудливые, колючие узоры – абстрактные или напоминающие картографические символы? – и в слова. Комментарии. Не дополнения, а вызовы, выкрики в ночь.
Страница 45,
Под знаменитой цитатой:
«Безумие – это маяк, чей свет виден только в шторм»,
кто-то выколол иглой, с яростной точностью, ответ:
«Маяки тоже лгут. Они зозывают к скалам».
Слова казались не написанными, а выжженными на бумаге холодным огнём отчаяния. Свет маяка – не спасение, а смертельная ловушка. Иллюзия надежды в самой гуще кошмара.
Леон перевернул хрупкую страницу, чувствуя, как мурашки бегут по спине.
Стр. 102.
Ещё один краеугольный камень:
«Карта не территория».
На полях рядом – не проколы иглой, а что-то иное. Глубокие, неровные борозды, как будто кто-то вдавливал текст ногтем, с бешеной силой, раздирая верхний слой бумаги до волокон. Словно хотел добраться до самой сути, до кости мира. И там, в этом акте почти варварского отрицания, выдавлено:
«Но территория – тоже иллюзия. Спроси у ветра».
Как будто в ответ на эту мысль, ветер за окном внезапно усилился. Его вой превратился в протяжный, ледяной стон, врывающийся сквозь щели в раме. Он гудел в печной трубе, скрёбся сухими ветвями по стене. И сквозь этот хаотический гул, этот голос самой пустоты и непостоянства, Леону отчётливо почудилось – нет, протянулось что-то иное. Не просто звук, а шелестящий выдох, просочившийся сквозь дребезжащее стекло:
'Э…ли…за?'
Имя. Висящее в ледяном воздухе комнаты №7. Спрошенный у ветра ответ на утверждение о иллюзорности территории? Призрак, взывающий из прошлого, записанного в колючих шрамах книги? Леон замер, книга тяжёлым камнем лежала на его ладони, а за окном ветер, словно насмехаясь, снова выл, сливаясь с шёпотом имени в один бесконечный, тоскливый звук забвения. Элиза. Иллюзия? Или единственная подлинная территория в этом отеле теней?