»
Он видел эти слова, написанные огненными буквами на её сетчатке, чувствовал их жгучее клеймо на своей душе.
Но когда её губы дрогнули, с трудом разжимаясь, из них вырвалось лишь хриплое, механическое:
—Держись.
Слово. Ритуальная фраза. Пустая скорлупа утешения, брошенная в пропасть его горя. Они прозвучали не поддержкой, а последним, унизительным плевком. Контраст между этим жалким звуком и яростным обвинением её взгляда был невыносим. Он всё понял: её "держись" значило "держись подальше". "Держись" значило "не падай здесь, при мне". "Держись" значило "я не прощу тебя никогда".
Леон отшатнулся, будто от удара. Зонт выскользнул из ослабевшей руки и упал в грязь. Ледяной дождь хлестнул по лицу, по шее, проникая под одежду, но это было ничто по сравнению с холодом, исходившим от этого взгляда и от той чёрной ямы, где теперь навсегда осталась его Анна и его вина, тяжёлая, как расплавленный свинец, и липкая, как могильная глина. Слово "Моя" все ещё звенело в нем, единственная истина в рушащемся мире.
Глава 1. Дождь и незнакомка
Эпиграф:
Дождь пишет письма на асфальте,
но чернила – вода.
Ты пытаешься прочесть,
пока слова не исчезли.
Но они всегда исчезают.
Дождь обрушился на город внезапно, словно небесное дно прорвалось под тяжестью скопившейся влаги. Тяжёлые, холодные капли падали на раскалённый за день асфальт с такой силой, что отскакивали вверх мириадами брызг, сверкая серебром. Леон вжался в узкую полоску сухого пространства под жестяным козырьком автовокзала – козырьком старым, прохудившимся в нескольких местах, откуда уже сочились навязчивые струйки, образуя на плитках под ногами тёмные, быстро растущие озёра. Он смотрел сквозь водяную завесу на табличку с надписью «Расписание». Ещё утром буквы были чёткими, властно диктующими порядок движения. Теперь же потоки воды безжалостно размывали чёрную краску, превращая слова в бесформенные и лишённые всякого смысла серые потёки. Чёткость распадалась на глазах, уступая место абстрактному мареву.
Из глубины здания, сквозь гул ливня, пробивалось дребезжащее бубенине динамика. Голос, лишённый не только тембра, но и малейшей эмоции, монотонно вещал о задержке рейса. Он звучал так обезличено, так механистично, что возникало странное ощущение: это не техника передаёт информацию, а сам дождь, этот бесконечный, равнодушный поток, бубнит свою однообразную мантру. Мантру о том, что все человеческие расписания, все маршруты и планы – лишь иллюзия контроля перед лицом слепой стихии времени и случая. Слова сливались с шумом воды в один непрерывный гул отрешённости.