И вот он здесь. Заброшенный «зеленый» сектор на окраине мегаполиса, где когда-то пытались воссоздать природу. Дом был точной копией того, что являлось ему в «эхо-вспышках». Деревянный, потемневший от времени, с той самой верандой. И сирень… Боже, сирень цвела буйно, заполняя воздух тем самым терпким, сладким ароматом кошмара.
Его руки дрожали, когда он постучал. Внутри послышались шаги. Дверь открылась.
Женщина. Лет семидесяти, может, больше. Лицо, изрезанное морщинами, но глаза… Глаза были те самые. Из его видений. Глубокие, серые, как дождевые тучи. Лина. Настоящая. Живая.
– Да? – ее голос был хрипловатым, но узнаваемым. Тембр, который звучал в его голове, когда она пела колыбельную.
Алекс потерял дар речи. Весь его гнев, отчаяние, года мучений – всё смешалось в клубок, застрявший в горле. Он видел, как её взгляд скользнул по его лицу, по его одежде – чуждой для этого места. И в её глазах не было узнавания. Только настороженность.
– Я… я Алекс, – выдавил он. – Мне… мне передали ваши воспоминания. Через «Эхо».
Мгновение тишины. Шум ветра в сирени казался оглушительным. Потом её лицо исказилось. Не гневом. Не страхом. Бесконечной, всепоглощающей скорбью. Она схватилась за косяк, будто её ударили.
– Мои… воспоминания? – прошептала она. – Вы… вы купили их? Как… как мусор на распродаже?
– Это была ошибка! – голос Алекса сорвался. – Они… они врываются! Я чувствую то, что чувствовали вы! Этот дом, сирень, молоко… вашу любовь, ваше счастье! Я не могу это вынести! Это не моё! Это как чужая кожа!
Он ждал крика, проклятий, требования уйти. Но Лина лишь медленно покачала головой. Слёзы, тихие и беззвучные, потекли по её морщинам.
– Мое счастье… – она произнесла это слово с горькой иронией. – Вы говорите… о моём счастье? – Она сделала шаг назад, жестом приглашая войти.
Интерьер был почти точной копией воспоминаний, но… вымершим. Пыль на мебели. Фотографии на стенах – молодые Лина и мужчина, ребёнок. И везде – вазы, шкатулки, вышивки с сиренью. Навязчивый культ утраченного.
– Они умерли, – сказала Лина просто, глядя на фотографию. – Автокатастрофа. Тридцать лет назад. Всё, что у меня осталось… это воспоминания. Последний островок света. Я продала их «Хроносу»… от отчаяния. Чтобы оплатить долги за этот дом. За эту… сирень. – Она обвела рукой комнату. – Я думала… они будут храниться. Как цифровая могила. Или, может, кому-то принесут утешение… Глупость просто…