Марк молча кивнул, толкнув Алексея вперед. Лечение? Какое лечение? В памяти всплыли смутные образы: Борис, плюющий в лицо, и пинки сапогом в бок. «Лечение от лени», – усмехнулся он тогда.
Алексей поплелся за отцом, спотыкаясь о корни и кочки. Поле. Черная, тяжелая земля, уходящая к горизонту. Бесконечные грядки, которые нужно было полоть. Скрюченные спины крестьян, движущиеся как заведенные механизмы. Тишина, нарушаемая только хриплым дыханием, редкими окриками надсмотрщиков да криками воронья, кружившего в поисках падали или ослабевшего.
Алексей встал на колени в холодную грязь. Его пальцы, еще не огрубевшие до состояния дерева, как у других, начали выдергивать сорняки. Каждое движение требовало невероятных усилий. Земля липла к рукам, забивалась под ногти. Солнце, пробившись сквозь серую пелену туч, начало припекать. Пот смешивался с грязью, заливал глаза. Голод, неутоленный жалким куском хлеба, сводил желудок спазмами.
Рядом, метрах в десяти, работала семья. Старик, его сын и невестка. Старик споткнулся и упал лицом в грязь. Он закашлялся, пытаясь подняться. Борис, проезжавший верхом на тощей кляче вдоль поля, заметил это.
«Ага! Разлегся, старый пес?» – гаркнул управитель, подъезжая. «Думаешь, барин кормит тебя за красивые глаза? Вались!»
Старик, дрожа, пытался встать. Его сын бросился помогать. Борис свистнул. Один из подручных подошел и без лишних слов врезал старику дубиной по спине. Тот вскрикнул и снова рухнул.
«Папа!» – закричал сын, бросаясь к отцу.
«А, бунтарь?» – заухмылялся Борис. «Показать, кто здесь хозяин!»
Подручный замахнулся дубиной на сына. Алексей, не думая, вскочил.
«Оставьте его!» – крикнул он, голос сорвался на хрип. «Он же просто помогает!»
Мгновенная тишина. Все замерли. Даже вороны замолчали. Сотни глаз уставились на Алексея – испуганных, недоумевающих, осуждающих. Нарушение главного правила: Не высовывайся. Не обращай на себя внимания.
Борис медленно повернул лошадь. Его жирное лицо расплылось в злобной усмешке.
«О-о-о!» – протянул он с фальшивым удивлением. «Герой объявился! Лекс-сын-Марка! Очухался и сразу умничать!» Он слез с лошади, тяжело ступая по грязи, и подошел вплотную. От него несло перегаром и потом. «Ты мне правила объяснять будешь, грязь?»
Алексей почувствовал, как ноги подкашиваются от страха, но что-то внутри, чужое и свое одновременно, заставило его не отводить взгляд. Это «что-то» было дикой, неконтролируемой яростью от несправедливости, от этого ада.