– Привет еще раз, Миш. – тихо сказал он, и мальчик поднял на него свои глаза. – Ты так вырос! Сколько тебе лет?
– Двенадцать. – односложно ответил Миша.
– За тобой уже, наверное, все одноклассницы бегают.
Мальчик на секунду застыл на месте. Он заметно оробел, опустил голову, прикрылся челкой, что-то пробормотал и ушел на кухню. Рождественский некоторое время глядел ему в спину с легкой улыбкой, но вдруг осознал, что он только что сотворил. Улыбка тут же исчезла с его лица, и он побежал в туалет, закрылся на замок и встал перед зеркалом.
– Превращаюсь. – дрожащим голосом сказал он сам себе, глядя на свое неловкое отражение. – Превратился.
Он постарался провести в ванной как можно больше времени, но в пределах разумного, чтобы его не дай бог не спохватились.
Взрослые совсем посходили с ума и включили свою любимую музыку, а это означало, что веселье только начинается. Звуковые волны без всякого труда преодолевали дверь ванной и при большом желании преодолели бы даже бетонную стену, лист свинца и что угодно другое, что не может преодолеть гамма-излучение. Дискотека девяностых была могущественнее гамма-излучения.
Рождественский вернулся в зал, щурясь от громких звуков, и снова присел на табуретку. И тут он заметил одну странность – Алена, судя по всему, уже свыклась с дискотекой девяностых, и ее счастливое лицо и белые зубы совсем не скрывали, что весь этот сабантуй ей искренне нравится. Она болтала с тетей Людой, покачивала головой в такт музыке и даже пила. Рождественский глянул на свой практически полный бокал – в нем отражалось его искаженное лицо, его искаженные глаза, выступающие из-за оправы очков.
Пить на семейном застолье ощущалось, как что-то крайне некультурное, бездуховное, неправильное. Хотя Рождественский часто пил с друзьями, иногда даже пил один, в его голове совершенно не укладывалось, как можно пить в компании всех этих дядь и теть. Еще с детства глядя на то, какими неловкими и безобразными становились его родственники под действием алкоголя, Женя испытывал какую-то невнятную тревогу, желание спрятаться. Неужели он выглядит также, когда пьян?
Они все ведь даже не походили на людей: эта неприятная тетя Люда с ее обвисшей кожей, красными пухлыми щеками и большим нелепым ртом, безобразно измазанным самым старящим оттенком помады. Зато как уверены были ее движения, как громки были ее слова, как ядовито она обсуждала всех других, критиковала все – начиная от одежды, заканчивая чертами лица.