Как давно он здесь не был. Грязь под лапами. Сырая земля. Горькая кора. Отхватил и выплюнул. Нельзя есть. Он несколько раз чихнул. Содрогания приятны. Вычистили из носа домашнюю пыль. Он бежал по самому краю полоски голой земли. Прохладные тени подлеска укутывали, словно одеяло. Щекотка на кончиках ушей и в желудке шептала: «Укрыться. Укрыться в тенях». Но сильнее всего было жжение. Как от голода, но иное. Как когда ищешь самку, но иначе. Оно заставило покинуть укромную нору в доме.
Нос и уши. Подергиваются. Бежать. Нюхать. Вслушиваться. Пробовать. Целую вечность он таился, скрывался.
Выжидал.
Сотворенный из яростной любви, он ожил, когда сухие травы зашуршали внутри, отзываясь на появление незнакомки. Но он был слишком медленным. Изорванные нитки и поеденные молью травы обратились в плоть и кровь. Боль. И жжение. Вперед, вперед. Он не простой оберег. Вперед. Незнакомка ушла, но внутри еще жгло. Вниз по лестнице. И бегом наружу. Жжет – значит, можно двигаться. Радость после многолетней спячки.
Никто не нашептывал песен, чтобы восполнить его силы. Свежая зелень из сада не обновляла изнутри. Иголка и нить не прикасались к износившейся оболочке. Теперь все иначе. Он так давно не чувствовал рядом могущественную руку, создавшую его. Сердце, когда-то наполненное цветками лаванды, колотилось в груди. Он дышал. Вдох-выдох. Слишком быстро. Страшно.
Все иначе. Но он помнил, что было раньше.
Он последовал за новым запахом к дикому месту. Много раз, давным-давно, его брали в дикое место, спрятав в карман. Только в этот раз ему еще нужно было увернуться от смерти. Длинной, скользкой, беспощадной. Ловкой. Стремительной. Жаждущей проглотить. Как бы не так. Внутри жгло – и он делался проворней, быстрее. Он избежал атаки и замер в густой высокой траве. Щекотка подскажет, что делать. Он спрятался. На землю упала тень пролетающей птицы. Пробрало насквозь, до самых новообретенных костей.
Но не остановило.
И чем больше проходило времени, тем сильнее становилось тело и яснее голова.
Старый и потрепанный, благодаря любви он получил жизнь. Однако ему и теперь предстояло отваживать плохие сны и прогонять страхи. Вот что обжигало нутро. Предназначение. Пусть и не для девочки, которой пришлось оставить его, когда ее увезли. Ей хватило мужества перед уходом спрятать его, смоченного слезами, под подушку. В последний раз. Но даже ему – а голова у него была набита полынью и лавандой – было понято, что нельзя слишком отдаляться от растений и дикого места, его породивших. Иначе он снова стал бы кучкой ниток и травяной набивки.