Мы оказались перед двустворчатой дверью, которую Бабуля открыла, толкнув правую половину потемневшей от земли ладонью. А на кухне меня застал калейдоскоп уже иного рода. С потолка свешивались медные горшки. По полу выстроились корзины и бочонки. Каждая полочка была до отказа забита стеклянными и жестяными банками, а на столешницах ровными рядами, как на параде, стояли тщательно промаркированные бутылочки с аккуратными рукописными этикетками.
Бабуля оставила меня, поспешив к духовке – такой огромной я не видела за всю жизнь. Белая эмалированная махина со скругленными краями и хромовой отделкой была, наверное, ровесницей хозяйки. А то и старше. Но, когда Бабуля открыла дверцу духовки и достала противень, прихватив его краешком фартука, я убедилась, что обещанное печеньице аппетитно подрумянилось и идеально пропеклось.
Все еще чувствовался посторонний, необычный аромат – горелый это тост или дыхание дьявола, я по-прежнему не разобралась, – но сильнее всего пахло ванилью и сахаром. Так сильно, что в желудке у меня заурчало, а рот моментально наполнился слюной. С утра я успела перехватить только тост с джемом, а обед пропустила. Поездка к хижине заняла большую часть дня. Тут вдруг мысли о дыхании дьявола заставили меня вспомнить про зерна граната, которые Аид дал Персефоне. Неужели я и вправду собиралась съесть угощение после предупреждения, что с отварами и прочими «заготовками» этой своеобразной дамы нужно быть осторожнее?
Бабуля достала лопатку из керамического горшка на буфете и переложила печенье на заранее подготовленную решетку для выпечки.
– Нам нужно многое обсудить, пока оно остывает. Возьми-ка стул да погляди, что у меня для тебя есть… помимо средства для крепкого сна, – сказала Бабуля. Она кивком указала на столик, расположенный у панорамного окна, выходившего на задний двор – он оказался куда более заросшим, чем у соседей. Их лужайки были коротко выкошены на типично городской манер. А этот двор, в отличие от упорядоченной пышности сада диколесья, больше походил на одичавший огород.
Но указывала хозяйка не на разнотравье за окном.
На кухонном столе лежал лечебник семьи Росс.
Никогда раньше не видела его целиком, хотя разорванным он тысячу раз являлся мне во сне. На лбу и над верхней губой выступил пот. Во рту пересохло. Мой кошмар сбывался наяву. Но каким-то образом это была и Сара. Ее прошлое. Ее наследие. Ее мать. Ушедшие, но не забытые.