Однажды я посреди ночи вытащила Сару из нового приемного дома, потому что «отец» чересчур долго и крепко обнимал нас перед сном в тот день, когда «мама» уехала из города по делам. Я нашла безопасный ночлег, и с собой у нас было только то, что мы обычно паковали в рюкзаки как раз для таких случаев.
Даже зная, что соцработник не поверит в грозившую нам опасность, и сомневаясь, что в следующей семье, куда нас определят, станет лучше, я проделала все это без слез.
Но вот уже в миллионный раз за сегодняшний день мои глаза увлажнились. Узда, в которой я годами держала свои эмоции, ослабла, и непонятно было, как снова взять себя в руки.
Я подошла к столу и села. Протянув руки к лечебнику, коснулась его – впервые в реальной жизни. Нет. Убегать я не стану. С Бабулей, может, и надо быть начеку, но об отступлении речи идти не могло.
– Я его подлатала. Просушила страницы, сделала новый кожаный переплет и подшила к старому. Хотела сберечь для Сары. – Бабуля подошла и села напротив меня, оставив печенье остывать.
Кожа нового переплета была тугая и гладкая. Она выделялась бледно-карамельным цветом рядом со старыми обложками из черного ореха, которые были отполированы тысячами прикосновений. До этого момента я не знала, что лицевую сторону обложки украшал потертый тисненый рельеф в виде дерева. Я провела пальцами по его ветвям, задумавшись, делала ли Сара или ее предшественницы так же. Затем осторожно пролистала книгу, уверенная, что перепачканные страницы были теми самыми, которые подбирала Сара в то утро, когда убили ее мать. Чувствовалось, что Бабуля хорошо поработала, однако вне зависимости от ее трудов не возникало сомнений, что некоторые пятна на обложке и страницах появились очень давно и не от воды из ручья. Бледные, высохшие пятна крови – если это были именно они – не казались чем-то зверским: они больше походили на завет грядущим поколениям, на безукоризненную хронику множества жизней и событий, столь же тщательно изложенную, как и слова на страницах.
– Сара хотела бы, чтобы это было у тебя.
Под многими рецептами стояли те же крупные, с сильным наклоном инициалы, что и на свитке из закусочной. Взгляд задержался на буквах «М.Р.»: я знала, что, когда у меня не было собственного имени, Сара дала мне имя своей матери. Я считала это большой честью. Так подруга приняла меня в свою семью, когда мы обе, никому не нужные, оказались в полном одиночестве.