Я стояла, смутившись и не двигаясь с места, потому как знала, что ничем не заслужила особого расположения Бабули, к которой обе эти женщины проявляли столько уважения. Но, кажется, ни Мэй, ни Лу не заметили шрамов у меня на костяшках или теней, населяющих мои глаза. Хозяйки спокойно продолжили свои утренние занятия, пригласив меня выпить чашечку свежеразведенного цикория – его горечь смягчила добротная порция жирных сливок.
Это, конечно, был не кофе, который Бабуля по неопределенным причинам запретила мне пить, но сходства оказалось достаточно, чтобы я закрыла глаза и с наслаждением смаковала богатый вкус густого от сливок напитка.
– Мать приучила меня вместо кофе пить цикорий. Она приехала из Нового Орлеана. Потом вышла замуж в Морган-Гэпе и задержалась тут ненадолго, – рассказала Мэй. – Мать Лу, упокой Господи ее душу, была моей невесткой. – Она отложила бывший у нее в работе инструмент, чтобы отпить напиток из чашки и покачаться в кресле. – И петь моя мать тоже любила. О, какой у нее был голос! Жаль, тебе не послушать, как она поет. Хорошая песня тебе не повредит, скажу так, – добавила Мэй. А потом начала напевать мотив, похожий на церковный гимн, время от времени отхлебывая цикорий.
Будто вступая в музыкальное состязание с Мэй, Лу отставила свою фарфоровую чашку, звякнув ею о стол, и взяла в руки дульцимер – наверняка свой собственный. Его корпус покрывал тонкий слой патины – признак того, что на нем играли помногу, – а его контуры идеально обтекали колени Лу. Она без труда подобрала аккомпанемент к мотиву, который напевала ее бабушка. Проворные пальцы, от игры отвердевшие на кончиках, щипками и ударами извлекали из струн звуки в стремительном танце, за которым не могли угнаться тени.
А потом она запела сама.
Ее музыка была подобна саду. Звук рождался в деревянном инструменте, но вместе с тем – в ее сердце и душе, крови и плоти. В ответ на музыку моя собственная кровь заструилась по жилам с удвоенной скоростью – и я не могла этого объяснить. Здесь я была чужой, но горячий цикорий и нежное контральто Лу заставили меня забыть об этом.
Я чувствовала себя на своем месте.
И так получилось благодаря Саре. Тоска по мертвой подруге соединила меня с другими людьми, которые, как и я, любили ее.
Закончив петь, Лу отставила инструмент и взяла свою чашку столь будничным жестом, будто не она только что отыграла номер, способный навсегда изменить что-то в душе у слушателя.