Но не женщины стали причиной хмурости Лу.
Она буравила глазами высокого, одетого во все черное мужчину, который целеустремленно шел позади серо-голубой стаи. На нем был старомодный костюм и шляпа с плоскими полями – от его облика веяло похоронной серьезностью. Когда странная группа приблизилась к нам, я смогла получше рассмотреть его лицо. Такое же суровое и невзрачное, как и его наряд.
Только вот его острый взгляд был не так прост, как все остальное в нем.
Он следил за движениями женщин. Наблюдал то за одной, то за другой. От него не ускользал ни один жест. Ни одно подергивание пальцев. Ни один вздох. Ни один сбивчивый шажок. Ни один робкий взгляд на яркие витрины магазинов. Его глаза были столь же беспокойны, как движения его подопечных.
– Это преподобный Мун. – Слова Лу прозвучали не как представление, а как предостережение.
К моему горлу подступил комок. Птичьи движения женщин казались необъяснимо противоестественными, пока я не заглянула в глаза преподобного Муна. Его обсидиановые зрачки немилосердно пронзали каждую участницу шествия.
Прохожие расступались перед мрачным пастырем и его пугливым стадом. Машины включали «аварийку» и прижимались к обочине. Все, кто мог, разворачивались и уходили в другом направлении. Засмотревшегося ребенка мать за руку оттащила в парикмахерскую. Один мужчина надвинул на глаза козырек бейсболки и опустил взгляд на землю.
Мун вел женщин дальше по улице и, судя по жестам, не собирался давать «стаду» свободу. Им явно следовало держаться подальше от витрин магазинов. От музыки Лу и Мэй. От моей корзинки с травяными отварами.
Как и у сектантки из моего сна, возраст этих женщин не поддавался определению, но что-то в их гладких, блестящих на солнце лицах вызвало у меня в желудке спазм, как будто утренний тост попросился наружу.
Если другие люди на улице и чувствовали неправильность происходящего, то никак не пытались это прекратить. Я двинулась вперед. На шаг, а затем – еще на два. У Лу вырвался гортанный звук, будто ее застигли врасплох. Мои пальцы стиснули корзинку так, что костяшки побелели. Красные полосы шрамов проступили с обеих сторон ладоней. Я продолжала идти вперед, пока не оказалась перед вереницей женщин. Вставать у них на пути я вовсе и не собиралась – до тех пор, пока этого не сделала.