Он редко говорил, но умел читать землю так, как киевские монахи читали свои греческие манускрипты. Каждый отпечаток на влажной почве, каждая сломанная ветка, каждая капля росы или птичье перо были для него живыми, говорящими буквами в бесконечной летописи леса.
Радомир застал его за привычным делом: Горислав сидел на низкой, грубой скамье и методично, без малейшей спешки, правил оперение на стрелах. Его длинные, сухие пальцы с потрескавшимися ногтями двигались с выверенной, почти гипнотической точностью. Он подклеивал расщепившееся перышко, подрезал растрепавшийся край, проверял баланс. В его руках каждая стрела превращалась в совершенное орудие.
– Горислав, – тихо позвал Радомир, стараясь не нарушить покой этого места.
Следопыт не вздрогнул. Он лишь медленно поднял голову. Он не выглядел удивленным, словно ждал этого визита. Лишь кивнул, узнавая, и аккуратно отложил почти готовую стрелу в сторону.
– Беда? – спросил он так же тихо. Его голос был низким, с легкой хрипотцой, какой бывает у людей, отвыкших много говорить.
– Беда, – подтвердил Радомир. Он подошел и присел рядом на край скамьи. Здесь, в тишине и прохладе, бешено колотившееся сердце стало биться ровнее. Напряжение, державшее его в тисках, начало немного отпускать. – Я иду в Перелесье. На запад от Киева.
Горислав чуть нахмурился, и морщинки у его глаз стали глубже. Взгляд стал еще более внимательным. Он не задал праздного вопроса «Зачем?». Он спросил, как и подобает следопыту, о главном:
– Что говорят следы?
– В том-то и дело, – Радомир устало потер переносицу. – Говорят, следов нет. Люди исчезают из своих домов, с улицы, с берега реки. Без борьбы, без криков, словно растворяются в воздухе. Зверье дохнет без единой раны на теле. Гонец еле живой добрался. Говорит, по ночам в лесу шепчут.
Горислав надолго замолчал. Его взгляд опустился на лежавшую перед ним стрелу. Она была с черным, как смоль, вороньим оперением. В полумраке оружейной это казалось дурным знаком.
– Когда нет следов, – наконец произнес он, не отрывая взгляда от черного пера, – это тоже след. Самый дурной из всех. Он говорит, что тот, кто ходит по земле, – либо не касается ее, либо умеет очень хорошо заметать за собой. И то, и другое мне не нравится.
Он медленно поднял свои ясные, пронзительные глаза на Радомира.