Из-за деревьев бесшумно, как призрак, вышел Горислав, опуская свой длинный лук. В колчане за его спиной недоставало одной стрелы. Всеволод, с ног до головы забрызганный чужой кровью, которая на его рыжей бороде казалась черной, с отвращением сплюнул на землю.
– Все целы? – спросил Радомир, и его голос прозвучал глухо и устало.
Всеволод провел рукой по плечу, где виднелся длинный разрез на рубахе, но кожа была цела – кольчуга спасла. Он мотнул головой. Горислав тоже отрицательно качнул головой. Пара царапин и синяков после такой свалки не в счет.
– Надо осмотреть их, – сказал следопыт, и в его голосе не было ни триумфа, ни жалости, лишь деловитая сосредоточенность. Он подошел к одному из тел, лежавшему ближе всех к огню. – Узнать, что за люди.
Он присел на корточки и без малейшей брезгливости схватил мертвеца за спутанные волосы, переворачивая его на спину. Радомир, взяв из костра дымящуюся головню, подошел ближе, чтобы дать света. В дрожащем, неверном свете открылось лицо разбойника – грубое, заросшее щетиной, с тупым и злобным выражением, застывшим навечно. Типичный тать, лесной разбойник, чья жизнь стоила не больше, чем его ржавый топор.
Но Горислав смотрел не на лицо. Его взгляд был прикован к груди убитого. Одним резким движением он рванул грязную, пропитанную кровью и потом рубаху. Ткань затрещала, открывая бледную кожу.
И Радомир увидел.
Прямо над сердцем, на коже, была выжжена или выколота странная, уродливая метка. Это было сделано грубо, без всякого искусства – скорее всего, раскаленным гвоздем или толстым шилом, смоченным в саже. Она не была похожа ни на один известный Радомиру символ. Не витиеватый родовой знак какого-нибудь племени. Не примитивная воровская мета, какие он видел у бродяг на торжище в Киеве. Это была черная, закрученная внутрь себя спираль, словно маленький водоворот, готовый засосать душу. И внешний виток этой спирали изгибался, вытягивался и превращался в грубое, но безошибочно узнаваемое изображение вороньего пера.
Знак был отвратительным. Он вызывал инстинктивное чувство неправильности, противоестественности, словно на живую плоть нанесли клеймо гниения.
– Посмотри на других, – приказал Радомир, и его голос стал жестким. Холод, не имеющий ничего общего с ночной прохладой, медленно пополз у него по спине.