Началось всё ещё в трудовом, когда Вовка загремел в изолятор, и, как мы потом узнали, провёл лучшее лето детства с врачихой Татьяной Валерьевной, полной и усатой дамой двадцати восьми лет. Танюшкой, по понятиям юного любовника. Володька даже успевал по-братски опекать её шестилетнего сына Вадика; рыбачил с ним по утрам, учил набивать мяч, не удивлюсь, если и к школе пацана готовил, пока Танюшка делала перевязки пострадавшим на трудовом фронте.
Но сначала Вовке на голову загремело ведро с редисом, который мы по разнарядке пропалывали, затем прореживали, и наконец собирали. Собирали в вёдра, из вёдер ссыпали в деревянные ящики, а ящики уже грузили по машинам, таким, с крытым верхом…
– Кабриолет называется.
О-очень смешно, ха-ха… С кузовом. Ну вот, продолжаю, грузовички доставляли свежие овощи потребителю, а может, на базу везли подгноить и списать, не в курсе. Мы, конечно, строили разные криминальные догадки, почему этого опостылевшего нам сочно-розового редиса на совхозном поле завались, а в овощном – шаром покати, за каждой травинкой на рынок топай и втридорога переплачивай…
– Вы замечаете, что стали брюзжать, причём мелочно брюзжать. Это возраст, я понимаю, я уже давно с вами.
… Возраст. Я всегда думала, что именно у меня его не будет. Однако я начала рассказывать, почему ведро соприкоснулось с головой нашего славного бригадира Вовки. Мне кажется, это важно. Тогда у него крыша и поехала. Он, конечно, приняв достойный пост предводителя крепостных, просил величать себя Владимиром Владимировичем, не иначе. Как в паспорте, ну и как Маяковского, которому изо всех сил пытался подражать, косплеил, как бы сейчас сказали. Фактура позволяла, ну а что, вымахал под два метра за последний учебный год, стремительно, но уверенно, кроссовки – сорок пятый раздвижной… да уж, присказка из прошлого века, а как сейчас говорят?..
Стал бриться, первым из класса. Зачёсывал вороной чуб назад, артистически откидывая прядь со лба. Бейсболку тоже носил козырьком назад, – на волне горбачёвского флирта с американцами все буквально свихнулись на штатах, – и это было суперкруто.
Но главное, бригадир наш трудовой сам практически не работал. Говорил, далеко ему до земли-матушки нагибаться, а за нами присматривать в самый раз, по росту. Вован Вованович, – а именно в такое прозвище мы преобразовали его имя, – становился циркулем через грядку, одна нога тут, другая – там, и заслоняя собою полуденное солнце принимался декламировать стихи о советском паспорте, дополняя знакомые смыслы уморительно-похабными жестами. Мы же, покатываясь со смеха обречённо ползли за его тенью, успевая вытягивать из земли упругий редис, выкручивать зелёные хвосты и наполнять блестящие на солнце вёдра спелыми ярко-розовыми корнеплодами. А Вовка, делая антракт только на то, чтобы прикатить флягу с питьевой водой, первую черпалку выливал себе на голову, во вторую жадно впивался мясистыми губами.