– Успокойся, успокойся.
Бояться не надо.
Тут все свои.
Привыкай, родной мой, удачливый мой…
Сейчас вот последние веревочки распутаю, и все.
Сейчас, родной.
Потерпи.
Немного осталось.
Мерно, успокоительно, ровно говорил человек, а молодой тынар никак не успокаивался.
Единственно, что его и влекло, и злило, это неприятный, едкий запах.
Он не исчезал, и даже, когда человечий голос прерывался.
Этим же запахом были пропитаны и голое лицо, и мягкие одежды, и та рука, что крепко зажала крылья тынара на спине, не давая свободно дышать, и другая рука, которая не спеша то отходила, то опять придвигалась к глазам птицы вместе с мотками легкой шелковой сети на пальцах.
Терпение, терпение…
Сколько можно терпеть?
Соколик замотал горбоносом-клювом вверх-вниз, вверх-вниз.
Чих, чих!
Хоть дырочки ноздрей на надклювье были чисты, чих все равно одолевал.
И соколик снова чихнул.
Щекочущий человеческий запах проникал в самое нутро.
Все собой заполнял вокруг.
Белая веревочная сеть, как ни распутывал ее постепенно человек, по-прежнему больно впивалась в спину и крылья, грозя надрезать и переломать перья.
Сеть упорно не желала отпускать птицу.
Похоже, ей нравилось стискивать, спеленать ее.
Тогда Кончой достал из бокового кармана вельветового чепкена2 небольшой складной нож, одной рукой вытянул лезвие, полоснул им в нескольких местах по веревкам – и вся сеть, освободив птицу, сползла на траву.
Молодой сокол тут же рванулся, но рука человека не разжала крепких пальцев.
Лететь, лететь!
Но рука быстро укротила порыв, прижала птицу к одежде, и голова соколика опять оказалась во тьме, в мягкой тьме между чепкеном и рубахой.
Двигаться крыльям по-прежнему не давала рука.
Ей, видно, нипочем была усталость.
Когтями свисающих наружу лап соколик попытался было помочь себе высвободить голову, но рука, эта невиданно ловкая и сильная рука, сжала крылья по-особенному жестко: может быть, когти немножко ободрали чепкен, но и только.
Так уже вторично соколик убедился в немыслимости своего освобождения.
Сеть, сеть из тонких веревок…
Тогда хоть можно было видеть свет дневной, теперь же у него отняли этот свет, заставили вдыхать противный запах, который густо пропитал одежду человека.
Потом он почувствовал, что куда-то движется вместе с человеком.
Неизвестно куда и зачем…
Кончик жиденькой козлиной бородки вздрагивал и вздрагивал у Кончоя, вслух и мысленно он без конца благодарил аллаха за удачу.