– Твою мать… – вырвалось у него на этот раз не шепотом, а хриплым, сдавленным стоном, полным живого, животного ужаса не перед космосом, а перед последствиями. Его рука дернулась к корпусу внутренней связи, пальцы затряслись так, что он промахнулся с первого раза. Второй нажим на кнопку был резким, почти истеричным.
– Смена контролю! Леонтьев! – его голос сорвался на крик, лишенный всякой профессиональной выдержки, голос человека, который тонет и хватается за соломинку. – Сектор семь! Тревога! Подтверждаю! Патруль Альфа держит контакт! Объект… – он глотнул воздух, комок в горле мешал говорить, – …реальный! Семьдесят… нет, восемьдесят минут! Запрашиваю детализацию скана! Срочно! Жду указаний!
Он швырнул трубку, как раскаленный уголь. Она отскочила от корпуса и повисла на шнуре, раскачиваясь. Борис не смотрел на нее. Он схватился за край стола руками, костяшки побелели. Его плечи напряглись, сгорбились под невидимым грузом. Он дышал ртом, коротко и прерывисто, как загнанный зверь. Взгляд был прикован к мигающему проклятому индикатору №407, но видел он уже не его. Он видел разгневанного начальника смены, разбирательство, позор, приказ об отставке… или арест. Служба безопасности. Пояс Астероидов. Пожизненная ссылка на рудники. Страх был абсолютно земным, карьерным и смертельным для всего, что он знал.
Костя стоял, ошеломленный не столько подтверждением объекта, сколько трансформацией Бориса. Циничный, вечно всем недовольный, но уверенный в себе старший техник исчез. На его месте сидел перепуганный до смерти человек, с которого в прямом смысле стекал пот, осознавший чудовищность своей ошибки. Холодок внутри Кости сменился ледяной тяжестью. Они не просто обнаружили нечто неизвестное. Они проморгали его. И кто-то – скорее всего, Борис – заплатит за это сполна. Рутина умерла не тихо. Она умерла громко, оставив после себя вакуум, заполненный гудением систем, навязчивым мерцанием №407 и тихими, сдавленными всхлипами человека, понявшего, что он только что подписал себе приговор.
Глава 2: Он Должен Быть Советским…
Тишина в Главном зале контроля «Гесперии» была не просто отсутствием звука. Это была плотная, вязкая субстанция, пропитанная потом Бориса, гудением систем и навязчивым, как нервный тик, мерцанием индикатора №407. 80 минут. Цифры на экране Кости казались обвинительным приговором, выжженным в раскаленном металле.