Оливия сказала, что вы меня здесь встретите. Они там что-то решают с моей командой.
Амалия застыла. В глазах мелькнуло смущение. Несколько секунд – и вдруг в голове что-то щёлкнуло.
Глаза расширились. Она заметила родинку на щеке – ту самую, которую мельком видела на афише возле редакции. В памяти всплыл обрывок утреннего разговора: «Он в кепке» – но кепки больше не было.
Боже… я так давно не говорила на английском… – мелькнуло в голове. Но она собралась. Проглотила волнение. Сделала шаг вперёд.
О… Господи… – прошептала она.
Вы… Люк Дженсон?
Боюсь, да, – усмехнулся он. – Хотя обычно момент узнавания звучит чуть восторженнее.
Амалия залилась краской. Щёки загорелись не от макияжа, а от чистого, уязвимого стыда.
Простите… я просто… вы были в кепке, я…
Не волнуйтесь, – мягко перебил он. – Это даже приятно. Никаких визгов, фото на память. Почти анонимность. Мне понравилось.
Он подошёл ближе, и, не дожидаясь, пока она соберётся с мыслями, протянул руку:
Очень приятно, Амалия.
А теперь… проводишь меня в гримёрку? Я, кажется, потерялся.
Она кивнула – почти не дыша.
Развернулась. Сделала шаг вперёд. И он пошёл за ней.
Амалия завела его в гримёрку.
Дверь за ними тихо закрылась – и шум за её пределами будто отдалился на километры.
Всё, что до этого бурлило и кипело, теперь затихло, словно сцена замерла в ожидании. Только тишина. Живая. Почти пугающая. И двое внутри неё.
Амалия выпрямилась, словно нашла опору внутри себя, и произнесла мягко, но уверенно:
Люк, проходите. Устраивайтесь, как вам удобно. Вам не холодно? Не жарко? Давайте я включу кондиционер. Хотите музыку? Шопен? Моцарт?.. Бритни Спирс?
Он тихо засмеялся. Этот смех – не громкий, не нарочитый – был глубоким, теплым, и каким-то странно личным.
Он чуть покачал головой и, проходя вглубь комнаты, сказал:
Удивительный разброс в музыкальных вкусах.
Голос его был чарующим – с лёгкой хрипотцой, такой, что казалось, он мог бы читать списки продуктов и всё равно звучать завораживающе. Он остановился у дивана и сел, удобно откинувшись назад, глядя на неё.
Шопена я не слышал уже тысячу лет… – сказал Люк, прищурившись. – А может, вообще никогда. Давайте на ваш вкус, Мила.
Я вижу – он у вас отменный.
Он слегка улыбнулся, склонив голову.
Могу я вас так называть?
Амалия на секунду застыла.
Имя, прозвучавшее из его уст – Мила – прозвучало особенно. Тихо. Почти ласково.