Последняя фраза повисла в воздухе, тяжелая и леденящая, как сталь. Стук колес вдруг показался Алексею слишком громким, а темнота за окном – слишком глубокой. Он почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Этот изможденный старик в потертом пальто, нервно теребящий свои старые часы, внезапно перестал быть просто попутчиком. Он стал носителем чего-то огромного, темного и невероятно опасного. Тайны, связанной не с бомбами, а с самой тканью реальности.
Алексей забыл об усталости. Он смотрел на Николая Игнатьевича, ждал продолжения. Вагон покачивался, увозя их в ночь, и в этой ночи теперь зияла черная дыра невысказанной истории.
Поезд врезался в тоннель. Гул колес усилился многократно, превратившись в оглушительный рев, заполнивший вагон. Тусклый свет лампочек мигнул, на мгновение погрузив купе в почти полную тьму, и осветил лицо Николая Игнатьевича резкими тенями. В этом мелькающем свете оно казалось не живым, а вырезанным из старого, потрескавшегося дерева. Он сидел, сгорбившись, пальцы все так же нервно перебирали мятую ткань брюк над коленом. Его взгляд был прикован к кружке Алексея, но видел он явно не ее.
Рев тоннеля стих так же внезапно, как начался. Вагон снова вынырнул в ночь. Дождь теперь хлестал по стеклу с удвоенной силой.
"Страшнее атомной бомбы…" – эхом отозвалось в голове Алексея. Он ждал, не решаясь нарушить хрупкую тишину, повисшую после слов старика. Тот страшный, животный ужас, мелькнувший в глазах Николая Игнатьевича, заставил Алексея по-настоящему замерзнуть изнутри.
Николай Игнатьевич медленно поднял голову. Его глаза встретились с взглядом Алексея – в них уже не было прежней лихорадочной остроты, только глубокая, бездонная усталость и что-то еще… что-то вроде обреченности.
– Вы записываете? – хрипло спросил он, кивнув на блокнот. Голос звучал глухо, будто сквозь вату.
– Иногда. Мысли… – смущенно пробормотал Алексей.
– Записывайте, – неожиданно резко сказал старик. – Но потом… сожгите. Или спрячьте так, чтобы никто не нашел. На века. Мало ли… – Он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. Потом достал из внутреннего кармана пиджака потертую алюминиевую фляжку, открутил крышку и сделал долгий глоток. Алексей уловил слабый запах дешевого самогона или спирта-ректификата. Николай Игнатьевич сглотнул, поморщился, будто глотал не напиток, а горечь воспоминаний.