– Видела, – ответила Дуцзюань.
– Я заметила некоторое сходство жениха с этим лысеющим немолодым мужиком, – решительно заявила сваха. Она имела в виду Цзюцзиня, монаха, который по случаю праздника побрил голову, нарядился и сиял от радости.
Темнота, о которой говорил монах, быстро приближалась. Я вошел в украшенную спальню, мать как раз разговаривала с Дуцзюань. Увидев меня, Дуцзюань слегка заерзала на деревянной скамье, и, хотя я не подсел к ней, как она рассчитывала, я почувствовал тепло внутри. Ее лицо было похоже на только что созревший гранат, одновременно застенчивое и смелое, впоследствии я часто видел это выражение безмятежности на лице жены, когда она возилась с клубком ниток или гладила одежду. Долгое время после ухода матери мы просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова. В печи ярко горел огонь, дрова потрескивали, и от пламени край кровати раскалился чуть не докрасна. Ночью я лежал в постели, слушая, как северный ветер свистит за окном, и ощущал сонливость, какой раньше никогда не испытывал. Мы заснули, отвернувшись друг от друга, но на следующее утро я обнаружил, что Дуцзюань, свернувшись калачиком, спит в моих объятиях, а ее зубы тихонько клацали, когда она издавала ровный, легкий храп.
В теле Дуцзюань чувствовалась свойственная женщинам водного края раскованность и уверенность. Она спокойна, как вода, и свободна, как ветер. Это было именно то, на что я и надеялся. Брак по сговору принес мне неожиданное умиротворение, которое, однако, оказалось недолгим и вскоре закончилось. Мое настроение всегда портилось из-за неприятных мыслей о прошлом, подобно роднику с чистой водой, который внезапно мутнеет.
Однажды вечером Дуцзюань рассказала мне, что как-то раз она стирала белье у причала, а когда возвращалась домой, ее остановили несколько деревенских парней. Они принялись грубо подшучивать над ней и дразнить, говорили ей грязные слова. Один из них даже сказал Дуцзюань, чтобы она ждала его на пристани у канала в третьем часу ночи.
– Разумеется, я не собираюсь ничего такого делать, – прошептала Дуцзюань, расковыривая ножницами свечу.
В колеблющемся свете свечи лицо Дуцзюань казалось размытым, как будто я смотрел на нее сквозь туман.
На следующее утро, когда Дуцзюань отправилась в поле собирать золотые лилии, на околице путь ей снова преградила все та же компашка. Прокаженный Сун заигрывал с ней, а когда увидел, что я прохожу мимо, даже ухом не повел – посмотрел на меня своим обычным мрачным взглядом, после чего парни потихоньку разбрелись кто куда. Дойдя до берега канала, Сун обернулся и крикнул: