– Когда ляжешь спать с ней, то и от моего имени там пару разочков…
Вскоре после переезда в Финиковый сад Дуцзюань сблизилась с Пуговкой. Они часто ходили вместе на рынок и на мельницу молоть муку, вместе поливали недавно посаженные цветы и деревья во дворе. Днем они были неразлучны, как сестры, а по вечерам сидели рядом под лампой, занимались рукоделием и ворковали, как голубки, на понятном только им двоим языке.
Пуговке в ту пору было двадцать шесть или двадцать семь лет. Но нерожавшая женщина всегда как девственница. Когда мы с Дуцзюань ложились в постель, я часто думал о Пуговке, о ее зрелом, упругом теле. Постельные утехи с Дуцзюань еще больше разжигали мою страсть к Пуговке, и иногда мне казалось, что я занимаюсь этим не с женой, а с ней. Я не мог выбросить эту мысль из головы. Однажды я столкнулся с Пуговкой в галерее и тихо рассказал ей обо всем, но вопреки моим ожиданиям она не просто не обрадовалась, а обхватила колонну и разрыдалась. После этого случая Пуговка при каждой встрече со мной опускала глаза и удирала прочь, как испуганная кошка.
Вероятно, Дуцзюань тоже ощутила напряженность, возникшую в наших с Пуговкой отношениях, но она никогда ни о чем не спрашивала меня и продолжала болтать и смеяться с Пуговкой как ни в чем не бывало.
Мать, казалось, постарела за одну ночь. Ее плечи поникли, глаза впали, а под ними появились темные круги. Она целыми днями бесцельно сновала по двору туда-сюда, и постепенно всем стало ясно, что она – лишняя в Финиковом саду. Ее память была уже не так остра, как раньше, и когда она говорила, то изо рта у нее капала слюна. Иногда она по полдня смотрела на стену, силясь вспомнить, что же хотела сделать. Иногда она приходила в мою комнату с кухонным ножом и несколькими головками лука. В этом году, во время праздника Цинмин[12], она вдруг предложила пойти на могилу отца. Мы с монахом Цзюцзинем очень удивились, ведь отца не было в живых уже столько лет, что все члены семьи почти забыли о нем. В тот день мы отправились на могилу отца, которая давно обветшала, подсыпали земли, а также, по просьбе матери, украсили могилу новой двойной «шапкой»[13].
Несколько дней спустя Дуцзюань нерешительно, но совершенно серьезно сообщила, что ей приснилась смерть матери. Дуцзюань верила в сны и в свои собственные предчувствия больше, чем любая другая женщина в Финиковом саду. Например, однажды ей приснилось, что в дождливый октябрьский день я убежал из дома, и она разрыдалась – это по-настоящему взволновало меня. Действительно, в тот момент по совету одного деревенского шэньши