В деревне я веду себя ниже травы тише воды и днем не смею и носа высунуть на улицу. Иногда мне приходится идти в деревенскую лавку, чтобы купить пачку сигарет или рулон дешевой туалетной бумаги, и я всегда стараюсь тихо проскользнуть по самым безлюдным тропинкам под покровом ночи. Но я знаю, что худшее еще впереди, потому что Прокаженный Сун, хозяин лавки, не раз пугал меня. В бытность главой революционного комитета деревни он однажды набрал полный рот слюны, выплюнул на стену свинарника, а затем велел мне слизать ее языком. Это было еще не самое страшное. Как не было ничего страшного и в том, чтобы приказать мне стоять на коленях на перевернутых фарфоровых мисках под палящим солнцем до самой темноты, или отправить меня отбирать у производственной бригады потерянную овцу (которую работники уже давно сварили и съели), или заставить целовать куриный зад (а вокруг толпились деревенские девушки, глазели, как я это делаю, щипали друг дружку и сгибались от смеха в три погибели). В те времена любой ребенок имел право неожиданно гаркнуть мне вслед: «Контрреволюционер такой-то, а ты честный человек?» Я тут же кивал и поспешно отвечал: «Честный, честный». Сейчас жизнь изменилась, я уже давно простил все издевательства, потому что, по правде сказать, очень скучаю по тем временам. Я говорил себе: я – ядовитое растение и могу цвести лишь на куче навоза.
Было девять часов утра, а дождь все не прекращался, и деревня, казалось, плыла по течению. Я услышал шлепанье по воде и понял, что к моему дому кто-то идет.
Ворота во двор толкнули, и раздался скрип петель. Я сидел на унитазе, несколько часов подряд силясь опорожнить кишечник, когда услышал знакомые шаги. Наверное, в коридоре было слишком темно, и моя гостья споткнулась о веник.
– Почему вы опять на унитазе? – Она вошла и прислонила мокрый зонтик к стене.
– Никак не могу сходить по-большому.
Она хихикнула. Сегодня на ней были красные брюки, закатанные так высоко, что рисовая солома и мякина прилипли к ее бледным икрам.
Это была Цитра, правнучка Пуговки, и хотя ей уже четырнадцать или пятнадцать лет, она все еще учится в четвертом классе начальной школы на другом берегу канала. Когда несколько лет назад меня отправили в деревню доживать свой век, она оказалась идеальным кандидатом, чтобы присматривать за мной. Я считаю, что ее тупость не затмевает красоту ее оформившегося тела – скорее наоборот, это несоответствие подчеркивает ее привлекательность. У нее лицо, на которое не устаешь смотреть, и слегка изогнутые губы. Даже когда Цитры не было рядом, ее силуэт часто возникал у меня перед глазами, словно аромат вкусной еды, и навевал невеселые размышления. Каждое утро по дороге в школу она заходит ко мне, чтобы принести что-нибудь поесть, а по воскресеньям или в дни школьных каникул делает у меня домашнее задание, но такое случается нечасто.