Он ещё раз сходил в душ перед сном. Та конструкция возле скважины и вправду оказалась летним душем. Вода была тёплая, нагретая летним солнцем. Коля насухо вытерся и пошёл к себе в домик. Солнце уже садилось, становилось темно, и Коля почувствовал, что устал. Сказывалась и дорога и нервы. Он пошёл через лагерь напрямик к своему домику. Мимо спортплощадок и столовой. За столом под тентом что-то обсуждали баптисты.
– Доброй ночи! – пожелал ему кто-то. Коля, не оборачиваясь, прошёл мимо.
Несмотря на усталость, сон всё не шёл. Когда Коля закрывал глаза, его начинало качать как на поезде. Сколько ж он ехал сюда этими поездами? Не мудрено. Он ворочался на кровати. Рядом, у стены тихонько сопел пожилой узбек Мансур. Коля снова закрывал глаза, и его опять начинало качать. Он вспоминал сегодняшний день, такой длинный. Тяжёлые мысли об отце и баптистах бередили душу.
Он плохо помнил отца до того, как тот вернулся из тюрьмы. Смутные блёклые обрывки: вот отец курит у подъезда. Вот лежит, кажется, пьяный, на диване. Работает чёрно-белый телевизор. Кто-то приходит к отцу. Отец уходит с ними. Ругается мама. Потом Коля сидит на пластмассовой розовой лошадке, а дома ходят милиционеры в форме и что-то ищут. Смутно, расплывчато, как в старом сне.
А потом отец вернулся. Вернулся совсем другим. Коля уже ходил в школу… Говорил, что в тюрьме покаялся. Он был другим, правда… он уже не пил, не курил, не ругался с мамой. Он возил Колю в зоопарк, гулял с ним, делал уроки. Он что-то постоянно чинил дома. Даже сам готовил. Коля помнил, как отец как-то вкусно запекал мясо с картошкой. У мамы так не получалось. Всем нравилось. Даже маме. Дома стало хорошо. Папа был такой, как Коля хотел. Он разговаривал с Колей, обсуждал с ним его маленькие дела. Только вот отец каждую неделю уезжал в Дятьково. Каждое воскресенье. Там были эти баптисты. Он как-то хотел взять Колю, но мама заругалась и не позволила. А потом… это было зимой. Что-то случилось, Коля не знал. Что-то страшное случилось с отцом, что он напился и бросился под поезд. Коля плохо помнил похороны. Хорошо только помнил, как мать, рыдая, говорила кому-то «а его ноги они тоже в гроб положили»… и опять рыдала. Коля пытался воссоздать в памяти папино лицо, но получался только некий размытый облик. Словно бы даже в памяти, он был далеко, и в своих воспоминаниях Коле как будто приходилось вглядываться через толстую стеклянную стену, мучительно узнавая и не узнавая отцовские черты. Он и в памяти был далеко. За стеной. Фраза «баптисты сгубили», въелась в Колино сознание, как ржавчина въедается вглубь металла. Ни вымыть и ни вычистить. Можно только прикрыть. На время.