За размышлениями он рисовал каракули. Он сделался писателем одной силой воли, в процессе чуть не заморив себя голодом, – но вот ради чего, не считая обычного тщеславия, и сам не знал. Он интуитивно понимал, против чего выступает, хоть сформулировать это было непросто. Он выступал против современного мира с его вечным радиошумом на заднем фоне, консервами, безвкусным газированным пивом, готовыми лекарствами, электрическим отоплением и контрацепцией. Выступал он и против религии – ну, это очевидное мошенничество, тут и говорить нечего. Но против чего еще?
Он закурил. Заметил через улицу рекламный плакат «Боврила» с отклеившимся уголком, хлопавшим на ветру. «„Боврил“ – говядина вкратце»[4]. Реклама – вот еще одно зло! А что тогда с политикой? Оруэлл вдруг понял, что об этом толком и не задумывался – разве что ненавидел империализм за то, что из-за него пришлось потратить пять лет жизни в Бирме[5]. Сказать по правде, его интересовали только литература и писательство. Он откинулся на спинку. Писатель без цели или принципов, который пишет о писательстве, – вот кто он такой.
Он закрыл глаза – и на ум сам собой пришел знакомый образ. Он на природе, под ногами – пружинистая почва, спину пригревает солнце. Ясно, что это май, потому что каштаны в цвету, а в воздухе разлит аромат дикой мяты. Он на краю поляны, совершенно один, видит бликующий пруд, где плавают огромные рыбины – немые, свободные, довольные жизнью. Позади шуршит от ветерка вяз, слышится только птичья песня – дрозд. Этот сон он видел прошлой ночью, и теперь тот не шел из головы. Сон был яркий, полный солнечного света: картина с травой соломенного цвета и лазурными небесами, которым тут и там придавали контраст взрывы облачков. Место, где время никуда не торопится и где никогда не настигнет смерть, где не надо спешить или бояться, как нынче, кажется, спешат и боятся все вокруг. Он был уверен, что видел такой сон не раз, но подтвердить это не мог. Возможно, ощущение дежавю – само по себе часть сна, ложное воспоминание. Ведь нельзя доказать, что что-то существует, если единственное доказательство – у тебя же в голове.
Звякнул колокольчик. Покупатель. В отличие от своего Гордона, Оруэлл с нетерпением ждал баталий с покупателями – и шанса поговорить о любимых книгах.