На той вечеринке он решил, что она перебрала, поэтому и флиртует так легко и просто, как с ним не флиртовал еще никто. Без денег и славы ему всегда приходилось прикладывать усилия. Но теперь он видел, что и трезвая она такая же. Славная, да, но в то же время неприличная, и это даже возбуждало. Он вдруг осознал, что, хотя сам раньше влюблялся – в Шиплейке, Бирме, Париже и Саутволде, – ему никогда не отвечали взаимностью. Он только встретился с Айлин, а уже знал: на такой девушке ему бы и хотелось жениться.
* * *
Бёрнем-Бичес, май. Они отправились на пикник. Это было продиктовано тем простым фактом, что, хоть они оба – взрослые люди, уединиться им негде. Для неженатых и небогатых в мире любопытствующих сплетников личная жизнь оставалась лишь теорией. От книжной лавки и съемных комнат толку было мало – там грозили ворваться без предупреждения хозяева, которые вечно что-то разнюхивали и как будто вознамерились хранить такой стандарт нравственности, которого просто нельзя ожидать от пары их возраста.
Всю весну простояла жуткая погода, но сегодня вышло солнце – удачный день, чтобы вырваться из города. Почти три часа они гуляли, не встречая никого, кроме птиц да кроликов; даже деревеньки на пути казались спящими. И не верилось, что такая глушь существует всего в получасе езды от города.
Проголодавшись, они поднялись на пригорок и огляделись – причем с мыслями не об одном только пикнике: они искали местечко вдали от любопытных взглядов. Тут снова показалось из-за облаков солнце и залило долину перед ними золотым светом – словно на вокзальном плакате, соблазняющем выложить пару фунтов за ежегодную поездку в Озерный край.
– Ах, смотри, Эрик, – сказала она. – Как все сияет.
В долине на зеленом, синем и желтом фоне показались уютные беленые коттеджи – далекие, не больше точек: на солнце бликовали окна, из труб тянулись завитки белого дыма. Через долину змеилась речушка. Англия! Было тепло, как летом. Он обнял ее сзади и, любуясь пейзажем, заметил первые признаки седины у корней ее волос, хотя его это и не смутило: он знал, что у него седины еще больше. Наконец в жизни, что оказалась тяжелее и скучнее, чем мечталось, забрезжила какая-то беспримесная радость, детский восторг, и уже тогда он знал, что это мгновение, как и самые счастливые дни детства, не забудется никогда, что он будет возвращаться к нему памятью вечно.