Великанов видел сны с того дня, как внучка появилась на свет. Они снились под утро после бессонной маеты и не давали отдыха. Открыв глаза, Великанов какое-то время продолжал жить внутри фантазии, отчужденный от настоящего опыта и памяти. В эти минуты, пока увиденное мнилось реальным, он чувствовал внутри живую душу, настолько большую, что ему казалось, не он хозяин души, а наоборот. Днем задавленная заботами во сне она расправлялась и требовала внимания. В такие дни жизнь виделась ему чередой одиноких безрадостных будней.
Внучка родилась недоношенной. Великанов испугался. Это был неведомый раньше страх за родного человека, который оказался непредвиденно хрупким. Он боялся увидеть страдание дочери и малодушно допускал, что домой ее отпустят нескоро.
Жена моталась в больницу, дома передавала Великанову суть. «Гипоксия в родах, поражение центральной нервной системы, кормление через зонд». Китайская грамота, морщился Великанов. Ничего он в маленьких детях не понимал, тем более недоношенных, и представлял внучку синим куренком с тонкими лапками. Она весила два килограмма четыреста граммов. Великанов вспомнил, что это вес пустотелого кирпича (он всю жизнь строил дома и знал, сколько весит кирпич), и допустил, что внутри ребенка тоже есть пробелы: что-то не доросло и не сформировалось. Случилась ошибка, несправедливость. Что с этим делать, никто не знал.
Про себя Великанов думал, что это бумеранг: он ведь предупреждал, нельзя строить свое здание на чужом, пусть и полуразрушенном, но с живыми людьми внутри, не по-человечески! Правила в жизни простые: живи так, чтобы не убиться самому и не навредить другим. Ничего ей было не понятно! И мать туда же: рожать пора, а мужик нормальный и на ребенка не жалеет – врач вон всегда на телефоне. «Гнилой, – настаивал Великанов. – Одну с детьми бросил и тут не заржавеет». Телефон… Нашли, чему радоваться. Кого он спас, когда все случилось? Бабы упертые!
От этих мыслей Великанов мучился изжогой. Она разгоралась к ночи, рвалась наружу кислой отрыжкой, не давала спать. Великанов ходил курить, пытаясь перебить кислоту кишок табачной, засыпал под утро, обозленный и несчастный, и видел один и тот же сон. Будто он куда-то идет и держит на руках внучку, а сил все меньше, и ему страшно уронить ее. И вот объятия слабеют, вместо своих рук он видит бессильные детские, ребенок выскальзывает и летит куда-то в пропасть, в темноту. Великанов просыпался от того, что ему давило грудь, и долго сидел задумчивый, потирая больное место.