Я обещала Настеньке, что никому не скажу, что это ее догадка. Но цена действительно слишком высока – если бы она знала цену, то сомневаться не стала.
Князев тоже подходит ближе, но не настолько, насколько обычно при допросе. Видимо, Апостол сдерживает его. Удивительно, что такой человек как Князев, может кого-то бояться. Тем более, безобидного удава.
– Ольга, я понимаю, что это только догадка. Возможно, ее мы уже даже отработали… – взгляд Князева снова становится тяжелым. – Но нам важно понимать, что мы ничего не упускаем.
– Это только догадка, не более, – сдаюсь я и достаю блокнот.
Пока Змеев вез меня в офис, мне написала Настенька. Она не любила не решенных задач, в этом мы с ней были схожи. Все две недели тексты, консультацию по которым просил Князев, крутились в ее умной головке, не давая успокоиться. Неделю назад Настенька выступала на конференции в Москве, и один из докладов там был посвящен маркерам психических нарушений в текстах и возможности хотя бы предположить наличие психических отклонений по определенным лингвистическим признакам. В среду после пар мы с ней долго обсуждали этот доклад. Делала его студентка юридической академии, ученица знакомого мне эксперта. Их группа давно ищет способы найти метод постановки диагноза по текстам, и для устной речи определенных успехов они добились. Но с письменной, особенно с такими короткими тестами все по-прежнему было глухо, и даже новый доклад ничего принципиального не добавил. Мы с Настенькой обсудили тогда, что при таких исследованиях нужно смотреть весь комплекс психо-неврологических особенностей личности, по одному тексту вряд ли что-то скажешь. Тогда мы сошлись на том, что, может быть, когда настанут лучшие для научных экспериментов времена, можно будет попробовать заняться такими исследованиями.
Настенька написала мне в тот момент, когда я подходила к машине Змеева, я тогда решила сесть на заднее сидение, чтобы спокойно почитать в дороге.
“Ольга Александровна, а ведь у автора тех записок, которые приносил СК, вполне могут быть какие-то заметные глазу неврологические нарушения, – писала она. – Как думаете?”
Я отправила ей пожимающий плечами смайлик, а сама тут же кинулась искать статьи и тот доклад, о котором мы говорили. Андрей что-то спрашивал, кажется, даже смеялся, мол, писатель, что с тебя взять. Но мысли мои были далеки от писательства. К концу часа, который длилась наша поездка, я написала Настеньке, что она вполне может быть права. Та попросила, если я буду говорить об этом Князеву, не называть ее.