В класс они влетели как раз вовремя. Почти все ребята уже собрались, рассаживались, смеялись, торопились рассказать новости, перекрикивая друг друга.
– Да подождите вы! – завопил Данила и забрался на стул, чтобы его наконец заметили. – Вы хоть знаете, кто у нас будет классной руководительницей?
– Нет! – закричали ему в ответ, потому что, честно говоря, этим вопросом вообще никто особо не задавался. Подумаешь, классная. Но имя, которое произнёс Данила, заставило всех примолкнуть, а некоторых даже плюхнуться на стулья.
– Ульяна Барабановна!
На самом деле Ульяну Барабановну звали Ульяной Ивановной, а это странное отчество прилипло к ней из-за её походки. Преподавательница русского языка и литературы, а по совместительству новая «класснуха» Пашкиного класса, всегда ходила в строгих серых костюмах и носила туфли с толстыми квадратными каблуками, чеканя шаг так, что её было слышно задолго до появления, даже с соседнего этажа. Некоторые школьники подозревали, что к каблукам у неё были прибиты настоящие подковы. У Ульяны Барабановны было ещё одно прозвище – Ульяша-Исправляша, потому что она всегда всё знала лучше всех и постоянно поправляла каждого, кто попадался ей на глаза. Про диктанты и домашние сочинения тут даже и говорить нечего. Помимо грамматических ошибок, Ульяна Барабановна замечала в любом человеке малейший недочёт и любую оплошность: каждую минуту она наставляла, застёгивала, одёргивала, требовала причесаться, перестать смеяться, не сутулиться, велела не опаздывать, не бегать по коридору, вовремя сдавать контрольные работы, не забывать контурные карты (можно подумать, они имели к ней какое-то отношение?), не кричать на переменах, громче отвечать на вопросы учителя, не толпиться в раздевалке и не разбредаться на экскурсиях. Поговаривали, что Ульяна Барабановна имела претензии даже к памятнику писателю Достоевскому, который стоял в сквере: мол, он сильно сутулился. В общем, добиться ободрения Ульяны Барабановны было практически невозможно, не говоря уже о том, чтобы заслужить от неё хоть малейшую похвалу. Главным для неё оставались правила и инструкции, она сама всегда следовала всем возможным правилам и требовала, чтобы и все остальные не отступали от них ни на шаг. Как будто она была не учительницей русского, а настоящим железным человеком. По крайней мере, человеком железной воли и железных правил. Под её руководством свободолюбивому пятому «А» было явно несдобровать.