Неделю назад я перестала быть дочерью. Начавшаяся полмесяца назад сезонная апатия превратилась в затяжную депрессию. Я понимала: для того чтобы пережить утрату, нужно время. Говорят, оно лечит. Я знала, что потребуется много сил, чтобы вытащить себя из этого состояния. Но не представляла как. Не знала, что люди делают, когда теряют близких, как продолжают жить. Это одиночество внутри самого себя, собственной жизни. Сейчас я внутри своего горя. И несмотря на то, что это наша общая утрата с сестрами, с моими племянниками, каждый проживает ее отдельно от остальных. Теперь мне не хотелось быть сильной. Быть тем человеком, каким я всегда хотела казаться. Я снова сдалась. Приняла решение отдаться полностью этой боли, которая грызла меня изнутри. Да, я могла бы и дальше скрывать свою хрупкую натуру, прятать слезы, но в какой-то момент стало очевидно: сила не в отсутствии чувств, а в умении жить с ними, открываясь миру, несмотря на боль. Что еще оставалось?
Ведь я по жизни давно перестала действовать, много мечтала, но ничего не делала. По сути, у меня нет ничего. Единственное есть – любимый муж Константин, еще пес, который постоянно меня куда-то тянул на прогулке, просил есть и играть. Я не испытывала к нему особых чувств, хотя давно мечтала о собаке, но боялась ответственности. Старшие родные сестры, с которыми я почти не общалась по причине того, что мы слишком разные по характеру, по духу и взглядам на жизнь. Медицинское образование, которое я не желала получать, прописка в квартире, где я не проживала уже три года. У меня нет стабильной работы. Я много где работала, но так и не нашла своего места в мире. А еще есть личный дневник, где каждый текст кровоточит, как зияющая рана, и который с годами все больнее перечитывать.
Первые два я сожгла без сожаления. Нынешний я веду с пятнадцати лет, когда пришло понимание того, что жизнь такая непредсказуемая и ей плевать на твои планы. А еще в строках хранятся записи о былых друзьях, которые позже растворились во времени, молодой маме, с которой у нас случались конфликты на фоне разных представлений о жизни, о школе, не вызывавшей у меня теплых чувств, а только радость, когда мне не нужно было в нее возвращаться, и наполеоновских планах, в будущем оказавшихся только иллюзией. Тогда казалось: вся жизнь впереди. Но чем взрослее становишься, тем больнее перечитывать сроки записей: детство и ребячество заканчивается, дети взрослеют и вылетают из гнезда, родители стареют и умирают, нас покидают старшие поколения родственников. Больше не увидишь их глаза и не ощутишь тепло рук при объятии. Понимаешь, что больше никогда не поешь бабушкиных блинчиков и маминой выпечки.