– Николай Семенович, это вы!?
ЛЕСКОВ. Да, голубчик, это я… Успокойся и слушай меня! Лев Николаевич Толстой прислал меня к тебе, поскольку такие как ты, надежда русской литературы. Дорогой мой, тебе нужно успокоиться! Иначе… Ну ладно!
Лесков вынул из одежды маленькую книжечку и сказал:
– Это мой дневник… Ты тоже там есть… Вот что ты написал вчера, цитирую: Как так? в спектакле по Лескову, нет текста самого Лескова! Этой драгоценности русской литературы! Ну и что они ставят? Это же бред! Безумие! Они сломали все! Вандалы! Варвары! Муд…
Лесков закрыл книжечку и спрятал её, словно в себя самого.
ЛЕСКОВ. Дальше не будем… Дальше- поток запретных слов… Саша, ты свою бутылку поставь под лавку, а я тебе дам другую… Лев Николаевич тебе прислал…
Я сделал, что сказал Николай Семенович, и в руках у меня появилась большая бутыль, совершенно золотого цвета… Она сияла!
ЛЕСКОВ. Открой её… Это просто… И выпей немножко…
Я открыл бутылку и выпил три глотка. Боже, мой! Что со мной произошло! Я почувствовал себя совершенно здоровым, молодым человеком! А главное: совершенно спокойным! Словно лето тёплое расцвело во мне!
Я. Николай Семенович, спасибо! Я потрясен! Я здоров! Передайте Льву Николаевичу мою благодарность!
ЛЕСКОВ. Саша, он все слышал! И шлёт тебе привет!
Я встал на колени и заплакал.
ЛЕСКОВ (очень мягко). Вот это, Саша, не нужно… У нас не принято так благодарить! – Лесков поднял меня и посадил на скамейку.
Я. Можно сказать спасибо?
ЛЕСКОВ. Ты уже сказал, когда стоял на коленях. Слушай дальше! На ребят, что ставят спектакль будто бы по моему рассказу, не злись… Они несчастные, мелкие, неграмотные… Хоть и талантливые, но зависимые… Они не понимают мою повесть, считают ее детской… А она совсем не детская… В ней смысл глубокий… Я постарался… Ну ладно… Пусть делают, что могут… Ну Саша, будь здоров! Я тебя подлечил… Двинусь дальше… Очень много страдающих, оскорбленных, недооценённых писателей! Надо их выручить! А ты сходи к Бунину и Лёше Толстому… Они рядом… Ну, ты знаешь! – Лесков исчез.
Я встал, и вдруг почувствовал, что ноги мои не касаются земли. Я сдвинулся с места, и почувствовал, что я лечу! Медленно, плавно, подошвами ботинок едва касаясь тротуара. Лечу, лечу, и вот, Бунин передо мной! То есть памятник ему! Я поклонился Ивану Алексеевичу, и сказал ему, что произведения его, всемирно знаменитые, губят в театрах, выбрасывают из них то, волшебное и прекрасное, из чего они собственно и состоят! И чем особенно знамениты! Существует всемирная уверенность, что некоторые особенности его творчества совершенно уникальны! И подняться до их высот не сможет никто и никогда! И вот что я услышал в ответ: