Мировая поэзия. Поэтика. Том 6 - страница 4

Шрифт
Интервал
а на застывшей лаве тропок теснились боги и кувшины.
Земной простор благоухал державной снеди на вершине.
Народ мой – потомство бирюзы и порождение скал,
спускался к морю, откуда свои беды ожидал,
над крышами стелился шлейф из солнечной мякины.
Была пещерой голубая сельва, по ней тянулись песни гуарани,
а над Америкой незваной вздымался отдельно Арауко,
и песня гончара над кругом была слышна без звука.
Умолкло всё: вода и воздух, но из-под ветки смотрит воин,
сверкнёт зрачками ягуар, и только копья наготове,
пронизывая тысячами стрел, там ветер свищет грозный.
Вглядись в пустое поле битвы, взгляни на торсы
и на бёдра, на смоляные пряди, лоснящиеся под луной.
Нет ни души, лишь птица всхлипнет и ручеёк журчит ночной.
Вот только кондор камнем рухнет, и слышно, как крадётся пума
среди деревьев, и нет здесь больше никого, лишь камни Арауко.

ВЕРШИНЫ МАЧУ-ПИКЧУ


1

С облака на облако, с ветра по ветру
я пробирался переулками где-то,
прорубленных в небе; прощания и встречи,
осенних листьев медные монеты,
а следом – лето колосьев, а выше – весна,
словно любовь нам подарила луна.
Меня ждали в компании скрипок уединённым,
а я объявился с городом погребённым,
с миром, завинченным в землю спиралью,
вонзённой под вздох в глубину и с печалью,
в которой цветёт и хрипит селитра —
в самом золотом месте рудного мира.
Словно клинок, облачённый в блеск метеора,
я погрузился в детородное чрево земного
и окунулся в глубинные воды веры,
просочившись каплей в безмолвие серы,
вернулся к жасмину на ощупь века,
увядшей совсем весны человека.

2

Весна, соитье цветов, благословенное семя находит приют и в скале,
в складках песка, в алмазах, но человек упорно топчет света цветы
и буравит металл среди ветоши, гари и дыма, вздыхая душой своей.
Кварцевая пыль, бессонные ночи, соль слёз в океане где-то,
ледяные озёра слёз, – но ему и этого мало всегда.
Он травит душу деньгами, злобой обрекает на муки,
топит её в болоте обыденных будней, когда
скручивает колючей проволокой ей руки.
Угрюмый товар торговцев людьми вымер не зря,
столько лет звучало прозрачное слово росы.
Сколько раз на зимней улице или на палубе корабля,
в минуту одиночества ночные часы
одолевали во время всеобщего пира.
Я пытался под перезвон колоколов и теней
в логове людского наслаждения этого мира,
найти жилу жизни в поцелуе, в молнии, среди камней.
Следующая страница