Проехав центр города, Хеллер и Тим миновали на «Фольксвагене» театр и парк при том – место, в окрестностях которого в августе проводилась операция по ликвидации опасного бандита Ваньки-Муромца, когда молодчина Зибах проявил достойную слуги Германии и члена СС отвагу. За театром еще немного проехали вдоль трамвайных путей, и Тим велел Хеллеру свернуть направо в короткий проезд. Шофер исполнил указание, и сразу за проездом Тим сказал повернуть налево. Хеллер вырулил налево, проведши автомобиль мимо посторонившейся старухи в телогрейке и серой шали, державшей в руках накрытую сверху белым полотном корзину. Когда справа открылся зазед на улицу Ломоносовскую, Тим приказал сворачивать туда, пересечь улицу и остановить автомобиль на краю ближайшего квартала слева. Хеллер выполнил указание, развернул автомобиль у южной стороны улицы и перед входом в ближний городской двор припарковал «Фольксваген» на обочине.
– Ну, дожидайся! – сказал Тим, открывая дверцу и выходя из автомобиля.
– Есть! – ответил Хеллер, откидываясь на спинку водительского сиденья.
Тим захлопнул за собой дверцу и зашагал во двор мимо крупной бомбовой воронки, в которой среди желтого грунта копошились мобилизованные работники, починяя поврежденную былой бомбардировкой водопроводную трубу. За воронкой, хотя обеденное время уже закончилось, стояла подвода с остывшей уже полевой кухней, в которую были впряжены две щипавшие жидкую городскую траву лошади. На краю повозки сидели, упершись во что-то ногами в грязных сапогах и спустив на землю прикладами свои винтовки, двое сонных хипо, а на передке будто тоже дремал, согнувшись в теплом сером полушубке и надвинув на глаза темную кепку, возница. Несколько оборванных изголодавшихся детей с бледными лицами, привлеченных, видимо, оставшимся от обеда работников запахом горячей пищи, подбирались к кухне, однако когда они подошли слишком близко, воспрянувший возница угрожающе щелкнул своим кнутом, и дети тут же поспешно отступили назад. Тим прошел во двор, ступая по рассыпанным кругом комьям вывороченной взрывом бомбы земли, по кирпичу от обвалившегося, обнажив интерьер расположенных внутри квартир, торца ближнего дома. Во дворе у того же дома, только дальше, стояла еще одна повозка, у которой толпились женщины разных возрастов, забиравшие из нее дровяные поленья по нескольку штук, сначала что-то отдав стоявшему тут же крепко сбитому мужичку-коротышке: может быть, деньги, может быть, продукты. Где-то звучала чья-то громкая, игривая песня. Тим прошел через двор мимо безлистных насаждений декоративных деревьев, мимо пустой деревянной детской горки и сваленного в кучу какого-то разносортного хлама. Там стало видно, кто же это здесь поет: поодаль вдоль стены дома, противоположного первому, прохаживалась молодая женщина в плаще и, будучи то ли не в своем уме, то ли просто в приподнятом настроении, заливалась какой-то веселой русской песней. Через узкий проезд Тим вышел со двора с противоположной стороны и оказался на тоже узкой в этом месте улице Очаковской, где по тротуарам шли по своим делам горожане. Перейдя улицу с трамвайными путями, Тим остановился под развесистым деревом и стал ждать.