– Дыру, через которую выполз Тот, Кто Был До Богов, – ответил отец. Его фигура теперь наполовину обрела плоть – седую бороду, руки в боевых шрамах, но ниже пояса он оставался дымом. – Твоё ребро было пробкой в этой дыре. Я вытащил его, когда сделал тебя Воином.
Воспоминание ударило, как нож:
*Мальчик Драгомир у костра. Отец протягивает чашу с дымящейся кровью. «Выпей – станешь сильным». На боку ребёнка – свежий шрам**. Женщина (мать) плачет в темноте.
Драгомир упал на колено. Игла выскользнула из рук.
Серебряная нить не порвалась. Она подхватила иглу, заставив её парить у разлома. Из воздуха проступили руки – молодые, женские, со шрамами от шитья.
– Мать?
Голос пришёл со всех сторон:
«Он солгал. Ребро – не пробка. Это ключ, данный нам для защиты. Он украл его, чтобы отпереть дверь.»
Тень отца взревела, бросаясь к призрачным рукам, но нити опутали его.
Драгомир поднялся. Меч «Зов Туманов» на его поясе запел песню, которую он слышал в детстве – колыбельную матери.
Он схватил иглу.
– Как исправить?
«Сшей его с миром. Навеки.»
Руки указали на отца.
Тень стала материальной – седой воин в рогатом шлеме изо льда, каким запомнил его сын. Его глаза метали молнии ярости.
– Ты погубишь нас всех! Дверь должна быть открыта!
– Почему?!
– Потому что за ней – настоящая жизнь! Не этот кусок гнили! Отец ударил кулаком в грудь – туда, где у Драгомира зияла пустота. – Там был её дар! Способность видеть миры! Я сделал тебя слепым, чтобы спасти!
Правда обожгла:
Мать-Костоправка была стражем порталов. Отец – мятежником, желавшим разрушить границы. Драгомир – их оружием… и разменной монетой.
Воин вонзил иглу в собственную ладонь, пробив её насквозь. Кровь, смешанная с инеем, залила серебряную нить.
– Тогда шей этот мир крепче.
Он бросился на отца.
Не для битвы, для объятий.
Игла пронзила их обоих – отца в спину, сына в грудь.
Серебряная нить сомкнулась.
Вспышка ослепила лес. Когда свет померк, разлом исчез, а отец рассыпался в чёрный песок.
Драгомир стоял, держа в руках, потухшую иглу, у ног его лежал рог изо льда, в который превратился шлем отца, рядом с ним своё тринадцатое ребро, теперь – мертвенно-белое, а на запястье пульсировал синий шрам в виде узла.
Голос матери прошелестел в последний раз:
«Ты зашил дверь… но ничто не вечно. Ищи того, кто научил его ломать запоры…»