Девочка молча кивнула и ушла, а Драгомир долго еще стоял и наблюдал, как догорает то, что осталось от избы, и думал «а что дальше, где искать ответы?»
Вдруг за спиной что-то зашептало «Найди шов…»
«Точно», подумал воин нужно возвращаться в лес, к логову хранителя.
На опушке леса стояла Костоправка.
Нет не Костоправка – его мать.
Её тело просвечивало, как осенний лист, а сквозь грудь прорастал молодой дубок.
– Я не успела, – сказала она, указывая на иглу в его руке. – Но ты сможешь.
Драгомир шагнул вперёд:
– Что сшить?
– Разрыв. – Она коснулась его груди. – Там, где он вырвал тебя.
Пальцы вошли внутрь – без боли, лишь холод. В глазах потемнело, и память вдруг начала доставать откуда-то из потаённых уголков, давно забытые образы.
Он увидел:
Ребёнка у костра, хотя нет, это он сам только еще маленький.
Человека в рогатом шлеме. Драгомиру показалось это лицо до боли знакомым. Ну конечно это же его отец.
Женщину, что зашивает рану на боку мальчика. А это мать.
Но теперь он разглядел детали:
Шлем – не кожаный, а сплавленный изо льда и костей
Рана – не от ножа, а как будто что-то вырвано
Нить в руках матери – та же, что зашивала рот Волчьему Зубу
Голос прорезал видение:
«Ты был дверью. Теперь станешь нитью.»
Драгомир вскрикнул и очнулся – стоял коленями в земле, а перед ним…
Тень.
Та самая.
Но теперь она обрела черты – его отец, каким он должен был бы быть в старости.
– Пора, – сказала тень.
Игла вспыхнула в руке Драгомира, горела синим пламенем, не обжигая кожи, но выжигая память. Тень отца протянула руку – не из тьмы, а из пространства, треснувшего, как гнилая доска. За разломом виднелись:
Искажённые силуэты Костяной Горы
Корни, пронзающие небо вместо облаков
Безглазые птицы, сидящие на ветрах
– Каждым стежком будешь убивать часть мира, – сказала тень голосом, похожим на скрип льда под сапогом. – И часть себя.
Драгомир вонзил иглу в край разлома.
Земля взвыла.
Воздух сплёлся в видимые нити:
Кроваво-красные (жизнь)
Сине-чёрные (забвение)
Мерцающие серебром (память Костоправки)
Он потянул серебряную нить. Игла вела его сама, как рука матери в детстве. Каждый прокол оставлял:
На реальности – рубец из инея
На теле Драгомира – синюю трещину
На тени отца – кусок плоти, превращающийся в берёсту
– Что я зашиваю? – крикнул воин, чувствуя, как мороз пожирает его пальцы.