– У вас, Павел, был очаровательный доклад, материал удивительный, где вы его нашли?
– В Ленинке всё, – ответил Паша.
– В Ленинке, конечно, это очень интересно, но дикция ваша – надо читать по семь докладов в неделю и тренироваться, не заметите, как подниметесь на кафедру доктором, это полезно – практика.
Егор Львович отпил чай.
– У вас, Пётр, материал интересный, но анализ мог быть подробнее, много упускаете, то ли не замечая, то ли игнорируя для удобства. То и другое одинаково стоит исправить. Доказывать и добавлять всё в концепцию не надо, но должным образом описать ваши находки вы обязаны. Помогите учёным, которые сейчас визжат в ясельках, не прячьте от них то полезное, что вы наши, и чем они точно будут пользоваться, ведь, когда вы анализируете внимательно – это незаурядно, даже очень, Пётр, понимаете?
– Понимаю, Егор Львович, – ответил Пётр.
– Вашему докладу, Анна, – Егор Львович обратился ко мне, – не хватило презентации. Вы разбираете в одной части типографские техники девяностых годов девятнадцатого века, а их трудно представить из головы, прослушав десять докладов. Слушателя надо щадить, в разумных пределах, конечно.
Егор Львович выпил чашку:
– Кому-то ещё налить?
Мы ответили, что пока не надо, и Егор Львович налил себе. Он разобрал ещё пару докладов, не глядя в программку конференции, и закончил так:
– Конференция получилась, это главное, а то, о чём сказали – мелочи поправимые абсолютно. Работайте дальше, работайте дисциплинированно, и берите сушки, они новые, не как у стариков, – сказал он, заметил, что мы отводим взгляды от него, и добавил с улыбкой, – у других стариков.
Мы до этого не были у Егора Львовича, встречались с ним в аудиториях, видели на кафедре, в коридорах университета, редко в столовой. Мне казалось, его жизнь ограничена научной работой и преподаванием, что за ними Егору Львовичу ничего не то что неинтересно, но он и не замечает того, что вокруг науки, архивов, конференций и библиотек. Даже с коллегами профессорами он только здоровался, но никогда в коридорах университета подолгу не разговаривал.
Я рассматривала книжные полки, рабочий стол, пока Егор Львович разбирал доклады, искала фотографии, альбомы, диски, кассеты, пластинки – что-то, что говорило бы о прошлом Егора Львовича, о том, что его детство, молодость, студенчество были, но ничего не находила: между томами словарей стояли собрания сочинений, после них энциклопедии, растянувшиеся на несколько полок, ни журналов, ни тетрадок, ни старых раскрасок.