Он почувствовал страх и в то же время тоску. Его товарищи сражаются. Проливают кровь за Японскую империю.
Он представил себе поле боя, зрелище разрывов снарядов. Но здесь, в маньчжурской степи, за семь-восемь ри от сражения, лишь осенний ветер гонит закат. Мир в деревне, через которую прошла армия, не изменился.
– Это будет большое сражение.
– Да.
– В один день не решить.
– Конечно.
Унтер и его солдаты, услышав канонаду, оживлённо заговорили. Пять повозок с провиантом, китайские старики – все о чём-то болтали. Длинные уши ослов светились на солнце, их рёв резал уши.
За ивами виднелись пять-шесть китайских домов с белыми стенами. Во дворах высокие деревья, колодцы, сараи. Пожилая женщина с маленькими ногами шла, покачиваясь.
Сквозь ивы была видна широкая пустынная степь. Цепь коричневых холмов, а за ними – высокие лиловые горы. Оттуда и доносился гул орудий.
Повозки уехали.
Он снова остался один. От Хайчэна до Дунъяна, а до следующей базы снабжения ещё около одного ри. Только там можно будет переночевать.
Он решил идти.
Солдат был измотан, но идти всё же лучше. В груди по-прежнему тяжело, но ничего не поделаешь.
Та же коричневая дорога, те же поля гаоляна, тот же закат. По рельсам снова прошёл поезд. На этот раз под уклон, очень быстро. Быстрее, чем паровоз, он промчался через долину. Флаг на последнем вагоне мелькал среди гаоляна, то появляясь, то исчезая. Даже когда он скрылся из виду, гул железнодорожного состава ещё слышался. И вместе с ним – непрерывная канонада.
На дороге давно не было деревень, но на западе виднелись тёмные рощи ив, а между ними – белые и коричневые дома. Людей не было видно, лишь тонкие струйки дыма одиноко поднимались в небо.
Закат удлинял все тени. Высокий гаолян отбрасывал тень на дорогу, перекрывая тень гаоляна на другой стороне. Травинки у дороги тоже отбрасывали длинные тени. Восточные холмы чётко выделялись. Грустный, печальный вечер наступал с необъяснимой силой.
Он вышел из гаоляна и вдруг увидел перед собой свою огромную тень. Тень винтовки на плече лежала на траве вдали. Его охватила глубокая печаль.
В траве стрекотали насекомые. Не так, как на родине. Это отличие и бескрайняя степь щемили ему сердце. Воспоминания хлынули потоком.
Лица матери, молодой жены, брата, женщины мелькали, как в калейдоскопе. Родовой дом в деревне, окружённый дзельквами, мирная семья. Потом – юность, учёба в Токио. Ночное оживление Кагурадзаки. Красивые цветы, магазины журналов, новые книги. За углом – театр, чайные, звуки сямисэна, женский смех. Тогда было весело.