Началась суматоха. Лидия полезла в свой сундук с готовыми изделиями, выискивая носки с самой сложной «бабушкиной» пяткой или варежку с необычным орнаментом. Дмитрий аккуратно выкладывал на стол часы, которые он не просто чинил, а буквально воскрешал из мертвых, с трещинами на стекле и следами пайки на корпусе. Сергей гордо водрузил на видное место утюг с его текстолитовой ручкой, рядом положив пару старых, изогнутых под специфические нужды отверток. Таня открыла свой «сейф» – ящик с вещами, которые она ремонтировала особенно искусно: бархатную сумочку с заплаткой, превращенной в стилизованную бабочку; детское платьице, где разорванный подол был зашит контрастной нитью, создавая новый рисунок; мужскую рубашку с идеально подобранной по фактуре заплатой на локте, почти невидимой.
– Ткани… – задумалась она, разглядывая свои сокровища. – Им же нужна фактура, история. Мои обрезки от Алевтины Степановны хороши для работы, но для галереи… Надо что-то особенное. Настоящий лоскут с историей.
Она посмотрела на полку, где лежали остатки ее прежней жизни: коробка с запасами ткани из «Уюта». Там были отрезы, сохраненные для особых случаев, небольшие, но качественные – шерсть, шелк, плотный хлопок с набивным рисунком. Почти реликвии. Идеально подходили для галерейного лоскута.
– Катя, подержи пока, – Таня кивнула на стол, заваленный кандидатами в арт-объекты. – Мне нужно сбегать за тканью. Времени мало, возьму из своих старых запасов. Самые характерные лоскуты.
Она натянула свое самое теплое пальто – то самое, поношенное, но добротное, которое не продала в самые голодные дни. Повязала шерстяной шарф Лидии. В подвале было тепло их «печкой», но за дверью – февральская стужа «Района Ожидания».
Выйти на улицу после нескольких дней в подвальном тепле и сосредоточенной работе было как нырнуть в ледяную воду. Резкий ветер бил в лицо, вырывая дыхание. Таня втянула голову в плечи, засунула руки в карманы и быстрым шагом пошла по знакомому маршруту к своей бывшей квартире. Путь лежал мимо безликих панельных домов, облепленных рекламными голограммами, мимо замерзших детских площадок, мимо палатки с шаурмой, от которой тянуло сомнительным жиром. Она не смотрела по сторонам, мысленно перебирая лоскуты в коробке: вот тот кусок бордового бархата – остаток от вечернего платья для директрисы школы… А этот, в мелкий цветочек – от платья для выпускницы, такой радостной… Каждый лоскут был не просто тканью, он был осколком ее прошлой жизни, жизни Мастера с большой буквы.