Возвращаясь, она несла коробку с лоскутами не как груз, а как сокровище. И когда она спустилась в подвал, толкнув тяжелую дверь с задвижкой, ее встретил знакомый гул, стук, шелест и – главное – волна плотного, жирного тепла от их «печки». И запах. Запах их мастерской. Уголь, металл, шерсть, клей, слабый отголосок чая и печенья. Дом.
– Ну что, принесла сокровища? – поднял голову Дмитрий, откладывая часы. Его лицо в тепле казалось менее осунувшимся.
– Принесла, – Таня поставила коробку на стол рядом с утюгом Сергея, часами Дмитрия, вязанием Лидии и фотографиями, которые уже делала Катя. – Самые характерные. С историей.
– А ты… Таня, ты чего такая… спокойная? – прищурилась Лидия, отложив спицы. – Мороз же на улице собачий.
Таня развязала шарф, сняла пальто. Подошла к обогревателю, протянула к нему руки.
– Видела «Уют», – сказала она просто, глядя на оранжевые секции «печки». – Вернее, то, что от него осталось. «ТехноМода» там. Студия «Индивидуальных решений». – Она произнесла это без злости, даже с легкой иронией.
В подвале на секунду воцарилась тишина. Даже Сергей перестал кряхтеть над утюгом.
– Ох… – выдохнула Лидия. – Родной мой… И как ты?
Таня повернулась к ним. Не пыталась улыбнуться. Просто смотрела на их лица – озабоченное Лидии, внимательное Дмитрия, настороженное Сергея, любопытное Кати.
– Грустно, – призналась она честно. – Как на кладбище сходила. Но… – она провела рукой по коробке с лоскутами, потом обвела взглядом их подвал, их наспех собранные, но такие дорогие арт-объекты для галереи, их «печку», – …но ничего не разорвалось внутри. Не захотелось плакать или кричать. Просто… поняла окончательно. Тот мир умер. Настоящий. Мой. – Она ткнула пальцем себе в грудь. – Он здесь. С вами. С нашим «Швом». С этой печкой. С этими… – она кивнула на утюг Сергея с текстолитовой ручкой, – …шедеврами. Даже если галерея откажется, даже если Бородач придет за долгом… Здесь я дома. Больше нигде.
Дмитрий медленно кивнул. В его глазах светилось понимание и что-то вроде гордости.
– Приняла потерю, – сказал он тихо. – Не как ампутацию, а как… как шрам. Который болит только в непогоду, но уже не управляет тобой. Это и есть взросление души, Танюш. Даже если оно приходит после сорока.
Сергей хмыкнул, но на сей раз беззлобно:
– Ну, раз дома, то не стой у печки, как памятник. Помогай Кате раскладывать твои тряпочки. Арт-объекты, блин… – Он снова склонился над утюгом, но уголки его губ чуть подрагивали – подобие улыбки.