– Изменится, изменится! Не скоро, не так, как мы ожидаем, но изменится. Иначе просто не может быть.
– Нет, Александр Наумович! Чтобы изменилось общество, должен измениться человек, а, чтобы изменился человек, нужен сам человек! А его нет!
– Что ты говоришь, Витя! Это ты уж хватил! Ты хочешь сказать, что твоя дочь и зять не люди?!
– Может я и хватил, но они не такие люди, как мы с тобой. Они не ментально другие, они биологически другой вид людей! Между нами и ними пропасть, которой никогда не было между поколениями во всей мировой истории! Они, если и изменятся, то только в худшую сторону. Я читал у Валентина Непомнящего2, что парадигма русской жизни всегда состояла из принципов: духовное выше материального, совесть выше выгоды, нравственное выше прагматического. У них всё наоборот. Они не русские, не хомо-советикус, даже не хомо-сапиенс, а хомо-консумус – человек потребляющий! Повкуснее пожрать, побольше тряпок на себя навешать, получить удовольствие и… хоть трава не расти.
– Ну и пусть! Наше дело упрямо делать то, что велит совесть: «Делай что должно, и будь, что будет!». Ведь так?
– Так-то оно так, но горько.
– Ничего, ничего! Мы ещё поборемся! Выше нос, товарищ!
– Конечно, поборемся, но дочь-то я уже потерял! И не могу понять, как это всё случилось! Наверное, мало с ней общался, когда была ребёнком.
– Но Антонина-то ведь не такая.
– Да, Тоня не такая. Две сестры, в одной семье воспитывались… А отчего это?
– Наверное, разные книги читали.
– Да те же книги! А результат разный.
Подошёл автобус. Круглый как колобок Александр Наумович первым вкатился в автобус, за ним бережно внёс в салон своё знамя Виктор Ефимович. Нашли свободные места в середине полутёмного салона.
В соседнем ряду сидели молодой человек с бородкой, в чёрной куртке и норковой шапке с козырьком и поднятыми ушками, а рядом у окна солидный седой господин в тёмном осеннем пальто, белом шарфе и пыжиковой шапке – гладко выбритый, и таким довольным видом, который бывает только у людей только что хорошо поевших.
– О! Коммуняки взбутетенились, поехали Октябрьскую революцию праздновать! Что вам дома не сидится, товарисч? – сказал молодой, обращаясь к Александру Наумовичу.
– А что вам молча не едется, господин?
– Ах, товарисч обиделся!
– Подожди, Никита! – остановил старший своего спутника. – Ты же видишь, человек убеждённый коммунист. Он имеет на это право. Я же верно говорю, вы коммунист?