него. Как будто кто-то осторожно касался клавиш пианино прямо у него в сознании.
Энтони не знал, почему, но по его позвоночнику пробежал холодок. Он понял – этот вторник уже не будет обычным.
И он только начал.
Глава 2. Эти ноты не должны звучать
Дождь не прекращался до самого вечера. Он словно сговорился с небом и стекал по стеклу длинными струями, будто кто-то медленно царапал оконное стекло когтями. Энтони сидел в своей комнате – в том самом пространстве между временем, в котором уживались пианино с облупившимися клавишами, граммофон с ржавой ручкой и портреты композиторов, уставившихся на него с укором.
Он разложил перед собой то, что принёс из подвала библиотеки. Папку. Странную, почти ледяную на ощупь. Внутри – ноты и листы с символами, которые не поддавались пониманию.
Бумага была не просто старая. Она выглядела так, будто пережила пожар, наводнение и чью-то злобу. Пожелтевшие края, следы гари, надорванные углы. Почерк – неразборчивый, будто бы написан не рукой, а когтями, с нажимом, с неестественным напряжением, как если бы сама бумага сопротивлялась тому, что на неё наносят.
Энтони склонился ближе. Слова были… чужими. Они не принадлежали ни одному из известных ему языков – не английский, не французский, не немецкий и даже не латынь. Буквы сплетались в завитки, словно тянулись друг к другу, образуя нечто большее, чем текст. Как будто сами строки дышали – изгибались, покачивались, жили своей тенью.
– Просто ноты, – пробормотал он, отмахнувшись от нелепого чувства, будто за ним кто-то наблюдает. – Всего лишь музыка…
Он положил ноты на подставку пианино. На миг его рука дрогнула. Что-то в глубине души кричало, не делай этого. Но желание услышать мелодию пересилило. Музыка всегда была его способом почувствовать контроль над хаосом. До сегодняшнего дня.
Он сел. Закрыл глаза. Глубоко вдохнул. И ударил по первым клавишам.
Звук получился глухим, нестройным. Пианино, как будто от неожиданности, «закашлялось» – дребезжащий аккорд, с провалом на одной из клавиш. Энтони поморщился. Он привык к его капризам, но на этот раз звук был… не таким. Как будто инструмент что-то чувствовал.
Он продолжил.
И вдруг – будто кто-то сжал его грудную клетку изнутри. Воздух стал плотным, как перед грозой. Комната изменилась. Почти незаметно, но ощутимо. Звук… он стал меняться.