– Можешь брать его на выходные, – объявила, достав их кухонной стены небольшое парео.
И уже собиралась набросить на клетку, как вдруг:
– Ррома хорроший! – польстил ему Кеша.
– Ну, вот, – оживился Роман.
– Ничего, отвыкнет, – равнодушно ответила я, и укрыла болтливую птицу.
Но Савушкин быстро не сдался, поплёлся за мной в коридор.
– Юль, ты вообще поступаешь, как стерва.
– Чего это? – я распрямилась, ища в настенном шкафу, свой берет.
Столько вещей накопилось! Придётся не раз возвратиться сюда.
– А того! – Ромик встал в позу, давя своей мощью, – Это ты обманула меня! Я тебе сразу сказал всё, как есть. Мне перед тобой не в чем оправдываться.
– Так я и не жду оправданий, – ответила я и напялила шапку.
Пальто застегнула, и волосы вынула из-под воротника:
– Просто наши дороги расходятся.
– Вот так, значит, просто? – посетовал он.
«Нет, не просто! Ой, как не просто!», – подумала я, отвергая потребность обнять, прислониться, вдохнуть его запах. Ага! А дальше последует секс, «на прощание». И я не сдержусь, и останусь. Нет, всё! Решено.
– Мне 33, Ром, – повторила опять, – У меня не так много времени.
– Юль, это просто гормоны. Борись! – он коснулся меня.
Я отпрянула:
– Нет, я устала бороться. Ты не хочешь, не надо. А я…
– А ты, значит, хочешь? Детей? Вот эту всю хрень? Чтобы сиськи до пояса, плач по ночам. Может ты кандидата нашла? – он прищурился, глядя в большом коридорном зеркале в глаза моему отражению.
– Нет, – я отвергла гипотезу, – Но найду.
Савушкин выдвинул челюсть вперёд. Даже так, не утратив харизмы.
– Ну, удачного поиска! Если тупые инстинкты важнее любви, – произнёс он, вдобавок, – Значит, ты никогда не любила меня.
Я поправила узел на ярком шарфе:
– А ты? Ты любил? Если тупые принципы для тебя оказались дороже?
Он не ответил, любил, или нет. И молчание – вовсе не признак согласия. Не в этом конкретном случае…
Такси подъезжает. Я залажу в машину. И уже не могу сдержать слёз. В клетке рядом со мной Иннокентий опять восклицает:
– Ррома хорроший!
– Да заткнись ты уже, – пихаю его. И, плотнее закутав клетушку, вынимаю из сумки платок.
– Такой красивый, а плачешь? – вздыхает водитель. Добрый мужчина с заросшим лицом, на котором остались глаза. Даже лоб скрыт под кепкой.
Я шмыгаю носом:
– Простите.
– На, подсласти! – он вручает конфету на палочке, – Дали на сдачу, а у меня зуб болит.