Есть слова, которые мы слышим и произносим каждый день. Одно из них – «я». Оно удобно и привычно, обозначает точку зрения, переживание, участие. Но чем чаще звучит это слово, тем меньше в нём остаётся настоящей жизни.
Когда-то «я» было центром: местом, откуда идёт взгляд, где начинается выбор, рождается жест. Со временем оно становится просто знаком, функцией, утверждением. Теряет связь с дыханием, телом, внутренним волнением, паузой перед словом. Всё становится ровным, чётким, формальным – будто внутри давно никого нет.
Слово «я» превращается в оболочку, за которой не всегда есть что-то живое. Оно делает речь личной, усиливает аргумент, придаёт вес – но не опирается на опыт, не откликается, не требует присутствия. Оно обозначает, но не соединяет; существует в языке, но не в жизни.
Это не обман и не хитрость, а способ существовать в мире, где главное – быть понятным, а не чувствующим; где участие – это форма, а не настоящая вовлечённость. Можно говорить «я» – и не быть внутри этого слова.
В этом нет драмы. Есть постепенная тишина. Сначала исчезает пауза, потом – телесный отклик, потом – то самое внутреннее «это обо мне». Тогда слово продолжает звучать, но без живого содержания.
Говорит не тело, не дыхание, не человек, а функция, выученное, привычное. «Я» становится грамматической конструкцией, подтверждением существования – даже если самого себя уже не слышно.
Так возникает расщепление: одно «я» говорит, другое – исчезает; одно оформляет, другое – молчит. Всё звучит правильно и последовательно, но не становится живым.
Живое всегда чуть неуместно: сбивается, ищет слова, стесняется, дышит. Его не перепутать с формой. Если речь слишком чёткая и правильная – это тревожный знак. Речь может быть блестящей, но не обязательно живой.
Так и остаётся: форма без носителя, слово без источника, звук без дыхания. Даже если речь уверенная и точная – если в ней не слышно того, кто говорит, это не разговор, а механизм. Слово «я» звучит, но не соединяет.