Революционеры-террористы требовали от нового императора амнистии по политическим делам и созыва народного представительства, тонко напоминая в своем обращении – «не обманываете себя отзывами льстецов и прислужников. Цареубийство в России очень популярно»26. Одновременно общество выражает новому самодержцу необходимость «увенчания здания». И либералы, и революционеры в эти дни оказались едины в своих притязаниях. Но император больше прислушивается к другой точке зрения. «Нет, нет, и тысячу раз нет – этого быть не может, что бы Вы перед лицом всего народа русского, в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует мщения и громко ропщет, что оно замедляется»27 – уверяет императора Победоносцев.
Назначенное на 4 марта Совещание по поводу принятия «Конституции» было перенесено на 8 марта. Проект защищали либеральные министры Александр II М.Т. Лорис-Меликов, военный министр Д.А. Милютин, министр финансов А.А. Абаза, министр юстиции Д.Н. Набоков, председатель Госсовета великий князь Константин Николаевич и даже противник Лорис-Меликова председатель комитета Министров граф П.А. Валуев. Зная настроения Александра III, они пытались уверить императора, что ничего опасного в создании законосовещательных учреждений, из представителей местных органов самоуправления, нет, самодержавие остается неприкосновенным. Абаза «произнес блестящую речь в защиту предложения»: «Когда же время? Не рано, а поздно обсуждаем мы этот вопрос: еслиб покойный государь обнародовал указ хотя бы 19 февраля, он прожил бы последнюю неделю среди ликований народа, всеми благословляемый, а, может быть, не случилось бы и страшнаго 1-го марта. Начать царствование подписанием лажащего здесь указа – значит сразу укрепить самодержавие на многие века и привлечь на главу самодержавца благословение миллионов, говорящих на сотнях языков, и любовь всей империи, в которой солнце никогда не заходит»28. В их выступлениях, особенно Лорис-Меликова, постоянно проскальзывала мысль, что принятие проекта – это дань памяти умершему родителю Александра III, завершающий этап его реформ. Но противоречивость подобных заявлений была в том, что Александр III, будучи цесаревичем, видел под каким давлением его отец пошел навстречу этим настроениям. Эта была вынужденная мера, перед лицом смертельной угрозы, и теперь молодой император стоял на позиции возврата и отстаивания сложившегося устоя фамильной непререкаемости.