Ещё недавно известные философы, собравшись за круглым столиком в Петербурге, задавались вопросом – а зачем они, поэты и философы, нужны этим «скудным временам», то есть самому этому времени, которое, с их точки зрения, по определению, скудно («не скудное» время в этом смысле и есть то, что я бы обозначил в этом смысле как вечность).
Время, которое является сугубо здешним, нуждается в собственной скудости, но не нуждается ни в свободе, ни в возвышенной мечте. Время скудное –это время «чужое», то есть время не своё, («своя» в этом смысле, причём «в доску», –вечность, в которую мы, то есть я и ты, играем, мой друг). В основном «времена» скудны, но случаются исключения в виде праздников, что представляются возможностями выхода за собственные пределы, и за пределы вообще. То, что мы здесь называем «праздниками», случается не просто так, но по каким-то причинам, из-за каких-то событий. Грезящие поэты и философы не нуждаются в «скудных временах», а они не нуждаются в поэтах и философах, просто потому что между ними, как между землёй и небом, идёт настоящая и нешуточная война, которая, если и прекращается, то лишь на какое-то время – для восстановления сил и ресурсов. Герой стремится обрести своё настоящее, но – обрести его не по ту сторону, что противоположна этой, но по эту, что скрыта, но, случается, раскрывается на сугубо праздничной основе. Герой наш, существование которого есть общее место моей героической топики, стремится раскрыться, став собой. Он стремится раскрыться миру, но при этом он не знает как это сделать. Беспримерная ориентация на собственное время, что не понимается, но постигается только субъективно, включает в себя мистическое пробуждение, которое может трактоваться как акт трансгрессии, что не даёт никаких гарантий в отношении тех иллюзий, которые есть лишь возможности иного.
Из двойственности мира, где на каждое «нет» есть своё «да», возникают две ключевые стратегии – одна заключается в том, чтобы начать менять себя, подстраиваясь и прогибаясь под этот мир, то есть меняться в соответствии с требованиями внешними по существу (что на деле есть абсурд и капитуляция перед реальностью), или, напротив, начать менять мир в соответствии со своими представлениями и замыслами о нём, что значит – попробовать сыграть в Бога. Первое проще и, в отличие от второго, не требует подвигов героизма и жертв. Компромисс между двумя стратегиями совести – не для героя: герой не идёт на компромиссы, и его совесть чиста. Для него «компромисс» означает поражение перед своей же версией себя, что означает одновременно и победу – с другой стороны. Однако, есть две стороны, или, иными словами, – реальность дуалистична.