Что же, всё-таки, представляет мой философский роман? Что он такое – философский трактат, монография или сборник эссе? В значительной степени, абстрагируясь от всякой конкретности, можно сказать, что данное произведение есть своего рода «солилоквий», то есть – речь, обращённая к себе как к другому и к другому как к себе. Совесть, какой она видится мне, с одной стороны, подразумевает простоту в отношениях к себе и к миру, но с другой она, словно зверь, таится на своей потаённой глубине; она вся – потерянность, заколдованность, и желает она одного: желает играть с нами в игру, правило которой мы постигаем в процессе этой игры. Подходя строго феноменологически, можно сказать, что в той мере, в которой совесть есть голос, она имеет своей целью дать высказаться вещам, разумным и безумным, призывая слушать и слушаться. Но постольку, поскольку она затрагивает потаённые глубины (что бы это ни значило), она описывается на собственном языке (и в этом состоит философия совести, если угодно). Можно добавить, что совесть есть своего рода «основа» философии как таковой, в отношении которой действует правило двух «нет»: нет совести – нет философа.
Любовь к совести, как и любовь к мудрости, или Премудрости-Софии, подразумевает честное отношение к ощущениям, мыслям, желаниям, словам и делам, и исключает легкомысленное отношение к себе и к другим: поскольку всё связано, и этот мир, и другой. Совесть – это не какое-то, пусть и сколько угодно сильное, чувство, но чувствование, что даёт знать себя как другого: даёт чувствовать себя тем, кем ты являешься в соответствии со своей волей (ещё она даёт испытать на себе пропасть между тем, кто ты есть в реальности и тем, каким ты видишь себя в идеальности). В зависимости от культурного кода, в котором находится «совещающийся» (так мы обозначаем фигуру совести, что находится в фазе эксперимента над собой), совесть трактуется по-разному. Тем не менее, откликаясь на её призыв, человек, идентифицирующий себя как того же самого, кем он был вчера и кем, как, как предполагает, он будет и завтра, обращается к другому своему «я», к своему alter ego, к демоническому началу, к сокровенному «я», что, будучи практически «ничем», желает быть «всем» (в точном соответствии со своим проектом бытия, который есть мечта, формирующийся как пробуждение воли). В этом желании сказывается сама природа совести, которая чиста, то есть – природа превосходящая.