Ратибор кивнул. Все сходилось. Убийца пришел, зная, что ему откроют. Он не просто вломился. Он обманул. Унес замок – символ защиты – и оставил вместо него смерть. Это была часть его страшного ритуала.
Он оставил Остапа наедине с его молотом и его страхами. Теперь у него было больше, чем просто войлок. У него были звуки, шаги и пропавший замок. Это были невидимые, призрачные нити, но для Волка Князя их было достаточно.
След становился теплее. И он вел в поле.
Предупреждение Милады опоздало. Жнец уже собрал свой урожай.
Новость принес запыхавшийся крестьянин, вбежавший в городские ворота с рассветом. Он не мог говорить, только мычал и показывал в сторону полей, его глаза были вытаращены от ужаса, а на бороде застыла пена. Понадобилось несколько минут и ковш ледяной воды, чтобы он смог выкрикнуть два слова: "В поле! Во ржи!".
Ратибор уже был там, ведомый своим ледяным предчувствием и словами ведьмы. Он не брал с собой ни тиунов, ни дружинников. Он знал, что то, что он увидит, не для их глаз.
Поле простиралось до самого горизонта – бескрайнее море золотой, созревшей ржи, колышущееся под легким утренним ветерком. Воздух был чистым и сладким, пах хлебом, землей и медоносами. День обещал быть ясным и теплым. Но посреди этой идиллии, как гнилой зуб в здоровой челюсти, виднелось темное пятно. Вытоптанный круг, в центре которого что-то было.
Когда Ратибор подошел ближе, мирный шелест колосьев сменился другим звуком. Тихим, назойливым, плотным жужжанием. Мухи. Тысячи мух, привлеченных запахом свежей крови под открытым небом.
Убийца не просто стал смелее. Он обнаглел. Он совершил свое святотатство не в темном углу избы, не в душной парной, а здесь, на виду у неба и солнца, в самом сердце плодородной земли, кормившей весь Киев.
В центре вытоптанного круга лежал Полевик.
Дух поля, который обычно представал в виде старичка, сотканного из колосьев и солнечных лучей, теперь был лишь истерзанным куском мяса, пришпиленным к земле. Он лежал на спине, раскинув руки и ноги, в позе уродливой, насмешливой звезды. Но его пригвоздили не кольями. В каждую его конечность – в запястья и лодыжки – были по самые рукояти вогнаны ржавые крестьянские серпы. Их изогнутые лезвия впились в плоть и землю, держа тело в чудовищном напряжении. Рот духа был широко раскрыт в беззвучном крике.