Первый крик "Пожар!" прозвучал со стороны Щекавицы, с западной окраины. Он был высоким, отчаянным, полным паники. Почти сразу ему вторил другой, с юга, со стороны Лыбеди. А затем загудел набат. Тяжелый, рваный, тревожный гул колокола ударил по нервам спящего города, как удар молота по наковальне.
Ратибор вышел на двор. Небо на западе и юге уже не было черным. Оно окрасилось в грязный, багровый цвет. Пульсирующее, живое зарево, словно кто-то расковырял рану на теле ночи. В воздухе запахло дымом.
Начался хаос.
Двери, еще час назад запертые на все засовы, распахнулись. Люди выбегали на улицы, полуголые, обезумевшие от страха. Женщины кричали, прижимая к себе плачущих детей, мужики растерянно оглядывались, не понимая, куда бежать. Паника, до этого тлевшая в темных углах, вырвалась наружу и обрела форму огненного зверя.
– Печенеги! – разнесся по толпе дикий вопль. – Напали! Жгут город!
Эта мысль была логичной и страшной. После череды ритуальных убийств нервы у всех были натянуты до предела, и теперь они лопнули. Толпа ринулась прочь от окраин, к центру, к Детинцу, к мнимому спасению, давя друг друга в узких улочках. Слышались крики боли, проклятия, треск ломающихся плетней.
Дружина пыталась навести порядок. Воевода Добрыня, выскочивший на крыльцо терема, рычал приказы, отправляя отряды на тушение и оцепление.
– Это диверсия! – кричал он, перекрывая гул толпы. – Они нас выманивают! Хотят, чтобы мы бросили стены! Держать оборону! Гасить огонь!
Ратибор стоял посреди этого ревущего безумия, как скала посреди шторма. Он не двинулся с места. Он просто смотрел на полыхающее небо и вдыхал запах гари. И в его голове все было ясно, как морозный день.
Он видел это раньше. На войне. Тактика выжженной земли, тактика отвлечения. Пока основные силы брошены на одну цель, небольшой отряд проникает туда, где его не ждут.
Дружинники, простые мужики с ведрами и баграми, даже воевода – все они видели одно и то же. Огонь. Угрозу. Нападение.
Ратибор видел другое.
Он видел ширму. Огромный, огненный занавес, за которым кто-то собирался играть свой собственный, тихий и кровавый спектакль.
– Горят амбары, – сказал он подошедшему молодому гридню, который пытался передать ему какой-то приказ.
– Да! Десяток, не меньше! С зерном! Нам зиму не пережить! – кричал тот, вытирая сажу со лба.